— А что же мне делать? — спрашивает она.
— Вам следует обратиться в ближайший к месту правонарушения полицейский участок.
— Но мне сказали, что любой полицейский участок…
От отчаяния старуха едва не плачет.
— Любой, если есть заявление.
Я подмигиваю Сэмми — он не самый плохой парень из тех, что носят форму — и поднимаюсь наверх к Дэви Маклафлину.
Детектив-сержант Маклафлин занимается делом Блейдси, который по возвращении из родного Ньюмаркета мало того что недосчитался жены, так еще и умудрился попасть за решетку. Маклафлин для этого случая как раз то, что надо: рыжий ублюдок-папист, вонючий кусок расовой блевотины.
— Так ты хорошо знаешь Клиффа и Банти Блейдс? — спрашивает он.
Конечно, разговаривать с этим конопатым недоделком удовольствие небольшое, но делать нечего, и я придаю лицу озабоченное выражение.
— Да, Дэви, мы друзья их обоих. С Блейдси, то есть с Клиффом Блейдсом, я знаком уже пару лет, а вот с Банти познакомился относительно недавно. Ей пришлось довольно нелегко из-за звонков какого-то психопата, и Блейдси хотел, чтобы я помог ей, поддержал…
— Тебе приходило в голову, что звонит он сам?
Я вздыхаю и медленно качаю головой.
— Дэви, я служу в полиции столько, что уже и вспоминать не хочется, и такое дело у меня не первое. Должен признаться, я даже представить себе не мог что-то подобное. — Тяжелая пауза. — Теперь-то понятно, что для него главным в игре был элемент риска, это его заводило. Как же он меня!
Я бью кулаком по столу.
— Не изводи себя так, приятель, — утешает меня Маклафлин. Хм, не такой уж он и плохой парень… для католика. — Нам всем приходится отключаться от работы и жить своей жизнью. Иногда мы просто ошибаемся в людях.
— Но Дэви, я чувствую себя полным кретином…
— Брюс, у каждого из нас есть частная жизнь, и нельзя подозревать в каждом встречном Джеки Трент. Сказать по правде, выходя за дверь управления, каждый забывает о работе и становится просто человеком.
Ты, может, и становишься. Но ты же папист, так что не равняй себя с другими. Если у тебя вся родня уголовники, то ты, конечно, поневоле забываешь о работе.
— Я хочу его видеть.
— Не думаю, что это хорошая мысль, Брюс.
— Дай мне всего пару минут. И не беспокойся, я эту мразь и пальцем не трону, — обещаю я.
— Ладно.
Он сдвигает рыжие брови. Пусть Маклафлин и католик, пусть и против абортов, но полицейский на все сто.
Иду к камере, где держат Блейдси. Рядом с ним придурок в форме, который при моем появлении выходит.
Блейдси ничего не говорит, но в глазах его вспыхивает надежда. Рад меня видеть. Этот жалкий ублюдок действительно рад меня видеть!
Думает, что я могу водить дружбу с таким вот гнусным извращенцем. Надо сразу показать ему, что и как.
— Ах ты пиздюк! — с ходу бросаю я. — Вонючка! Срань! Ты же с самого начала меня наёбывал! Нес всю эту чушь про Фрэнка Сайдботтома! Дрочил у меня под носом!
Блейдси просто раздавлен несчастьем.
— Нет! — протестует он.
Вид у него настолько жалкий, что мне трудно смотреть ему в глаза. Я отворачиваюсь, но игра есть игра, и положение, как говорится, обязывает. Как всегда, либо ты, либо тебя.
— Брюс, ты должен поверить, это не я!
— Не выводи меня, а то сделаю так, что голова из задницы вылезет!
Я делаю шаг к нему, и Блейдси съеживается и отступает. Я останавливаюсь, отворачиваюсь, потом иду вокруг него, припоминая все выпавшие мне несправедливости, все унижения и несчастья, которых было столько, что этому пиздюку и не снилось. Развожу руками и качаю головой.
— Ну зачем? Зачем ты это делал, Клифф? Зачем втянул во все это меня? А я-то думал, мы друзья!
— Я ничего не делал! Мы с тобой друзья, Брюс! — жалобно ноет Блейдси. И тут силы его покидают. — Я ничего не деееелааал… нееее деееелааал…
Он вцепляется зубами в рукав своего клетчатого пиджака, чтобы заглушить рыдания.
Противно смотреть, как хнычет взрослый мужчина. Никакой гордости, мать его… Ну разве видел кто-нибудь, чтобы я вот так вот раскисал? Хуй вам! Мы всегда держим себя в руках. А этому мудаку стоило бы умереть, покончить с собой, взяв пример с Клелланда. Будь моя воля, так кончали бы все эти недоделки; я бы заставлял их накладывать на себя руки — проводил бы естественную психическую селекцию. Сидел бы на телефоне доверия и оказывал услуги человечеству; если бы мне звонили такие вот разъебаи, я бы говорил: да, все правильно, вы и должны испытывать отчаяние. Дайте миру отдохнуть от себя, покончите с собственной никчемной жизнью. А если вам требуется помощь, я буду через несколько минут. Блейдси. Мусор. Отстой. Шваль. И не хуй тут с ним рассусоливать. Смотрю на него и начинаю учащенно дышать.