Инесса Ципоркина, Анна Браславская, Кирилл Клюев
Дерьмовый меч. Дилогия
Дерьмовый меч. Книга 1
Потуга первая
Мир жесток к сиротам. Особенно к таким, как я — ничем не примечательным, серым, заурядным, бездарным, безродным, беспомощным и бесполезным. Я — обычная девушка, работающая в заводской столовой младшей накладывальщицей тефтелек. Да, мне светит карьера старшей подавальщицы люляк-и-бабов, замужество за хорошим человеком — пятидесятивосьмилетним мастером Герпесилычем, житье своим домком с девятью его детишками от первых пяти браков с предыдущими накладывательщицами и подавальщицами… Но мне, восемнадцатилетней сироте без определенных способностей, хочется другого, поймите!
Так твердила я свою ежеутреннюю мантру, собираясь на работу. Обводя по периметру свои льдисто-александритовые глаза асфальтово-серой подводкой и небрежно собирая в хвост на левом виске водопад золотисто-авантюриновых волос, я мысленно видела, как бреду в бесприютной мороси через заводскую проходную — вперед, по лужам и колдобинам, к бараку под ржавой крышей, воняющему чесноком и машинным маслом. И вскоре еще один мой день пожирает молох тефтелькоподавательства.
В коридоре на полу возле позапрошлогодней модели Manolo Blahnik на восемнадцатисантиметровых шпильках, инкрустированных стразами, уныло скособочилась потертая Birkin. Кое-где стразы выпали, а кое-где поцарапались о конвейер подачи тефтелек. При виде этой жалкой парочки у меня поневоле вырвался печальный вздох. Не будет у меня яркой жизни в этом унылом, гадком, противном, вечно осеннем мире. Никто меня не ценит и не понимает. И жить мне осталось недолго, я прям чувствую, как в моей тушке селится грусть. И в нутрии у меня зародилось ощущение, что что-то меняется и вот-вот изменится нипадеццки.
Глаза накрасила, мантру прочитала, на лучшее понадеялась — вот, кажется, и все. Пора идти на работу. Не забыть заправить мой старенький бентли, а то вечером в нашем городе ни один фонарь не горит и заправку хрен найдешь.
Я спустилась вниз на лифте, обитом пурпурным шелком, метко плюнула в соседкиного кота, замершего от ужаса при виде меня, фыркнула в лицо охраннику в ответ на развязное приветствие «Исполать вам, барыня!» и остро ощутила свою молодость, беззащитность и забитость. Уныло-серенькое манто из шиншиллы билось на промозглом ветру вылинявшим флагом. Еще один, мать его, трудовыебудень из тысяч и тысяч трудовыебуден, предстоящих мне, бесперспективной сироте, выросшей без мами, без папи в детприемнике города Мудротеево Седоковыльской области.
Мудротеево — городок маленький, тихий, косный. Мудротеевцы — мещане, зомбированные идеей стабильности. Их контакт с внешним миром сводится к смотрению тупых шоу и примитивных сериалов, а также к выносу мозга в этих ваших интернетах. Самые продвинутые читают горы книжек в уродских обложках, на каждой из которых загорелый амбал слюнявит бабу, которая мне, обычной серой мышке, в подметки не годится.
Чтобы не стать похожей на своих земляков, я выбросила из окна плазменную панель и ультратонкий ноутбук, а шкаф красного дерева со всем содержимым спустила по лестнице, метко пнув его в резной бок крепкой алой подошвой туфли от Christian Louboutin. Я оставила себе только собрания сочинений Мэри Шелли и Джейн Остин. Незачем забивать голову ерундой, если у меня есть чем заняться — сидеть и день за днем раскладывать пасьянс, допытываясь: что было, что будет, чем сердце успокоится.
Может быть, если бы я не была так погружена в себя… или у меня имелся интернет… или я читала все эти нелепые книжонки в сусальных обложках, рано или поздно в мою голову закрался бы вопрос: кто я? Откуда пришла? Откуда у меня взялись все эти биркины-бентли-лабутены? Почему я, проживая в пентхаусе единственного небоскреба на все Мудротеево, работаю на единственном заводе, сохранившемся в городе с царских времен? И что, наконец, производят на нашем заводе, в цехах, откуда идет и идет по тефтельки черная, пропахшая гарью толпа неприятных на вид мужчин с отпечатками белой длани на лицах?
Но меня это никогда не интересовало. И поэтому я шла по жизни, уверенно печатая шаг. Вот как сейчас, идючи вдоль включенного вхолостую тефтелечного конвейера, разогревающегося к обеденному перерыву. Я почти дошла до своего рабочего места, как вдруг что-то схватило меня за шиншилловую полу манто и потащило. В отчаянии я забилась, словно золотая рыбка в артритном кулаке. Я пыталась выпутаться из шубы, но пальцы тряслись, пуговицы не пролезали в петли, а колеса под конвейером крутились все ближе и ближе, зажевывая шкурки на удивление прочных пушных зверьков. Боже, почему я не ношу на себе гнилой мех собак и белок, как все безвкусные мещанки Мудротеево!