— К ректору обращаться не советую, — процедил Лёдд.
— А почему? — слаженным хором спросили мы — чего профессор, собственно, и ждал, с наслаждением затягивая театральную паузу.
— Потому что, собственно, нет никакого ректора. — Театральная пауза.
— Как нет?!! — Слаженный хор.
— А вот так. — Театральная пауза.
— Но как же?.. — Слаженный хор.
— Да вот так уж. — Театра… Ну всё, хватит!
— Профессор!!! — рявкнуло мое величество. — Приказываю рассказать все как есть! Иначе лишу это заведение королевских дотаций на перманентную реставрацию!
Лёдд побледнел и перестал изображать звезду Малохудожественного театра.
— Когда-то, давным-давно, — начал он тоном сказочника, оскорбленного в лучших чувствах, — тогда еще довольно молодой мужчина по имени Шамбл Д’Ор очень сильно боялся смерти. А поскольку умереть он, человек мирный, ученый, мог только от старости, то старости он тоже боялся. Конечно, никому не хочется становиться седым, лысым и морщинистым, поэтому самые популярные магические средства — те, которые помогают сохранять первую, вторую и прочие свежести. Одно время Шамбл мечтал о волшебных мирах, где люди молодели с помощью чудесной пластической хирургии, но что-то заставило его отказаться от перемещения в те края. Он начал искать средств остаться молодым, не покидая нашей вселенной.
— Расценки, небось, не понравились, — пробормотала Менька — и мне оставалось только кивнуть. Кто знает, сумел бы попаданец без документов, с диким именем «Шамбл Д’Ор» реализовать в моем мире здешние сокровища и накопить на приличную пластику в хорошей клинике? И хватило бы у него мозгов отсудить эти деньги назад, придравшись к паре не рассосавшихся морщинок?
— И вот профессор — тогда еще, повторюсь, довольно молодой профессор стал искать мифически-мистически-артефактическую вещицу под название «харякрус», которая разделяет человеческую сущность на две составляющих: одной достается весь запас гламура, положенный человеку от природы, второй — вся правда о том, каков человек на самом деле. Первая составляющая называется Крус, вторая — Харя. Ту часть, которая Крус, можно всем показывать: она всем нравится, тот, кто готов жить ее жизнью, всегда в шоколаде. — Профессор не удержался и снова сделал паузу, ожидая требовательных вопросов, а не дождавшись, злобно скривился и продолжил: — А с Харей все не так гладко, как с Крусом. Харю можно отпустить на волю — увы, но тогда она может очень и очень портить жизнь не только себе, но и другим. Но можно и запереть — в каком-нибудь специально построенном заведении типа лабиринта, а то и просто в волшебной вещи. Например, в портрете…
При слове «портрет» у меня появилось смутное подозрение, что какую-то похожую, но очень скучную историйку я уже слышала… или читала… или смотрела. Пока не вырубилась и не пропустила конец. Интересно, чем все кончилось для Шамбла Д’Ора?
— Очень хорошая, полезная штука эта харякрус, — всё бубнил профессор. — О ней ходили легенды не только в нашем мире, но и в сопредельных измерениях. Но ничего достоверно узнать не удалось, поэтому Шамбл предпринял несколько опасных вылазок в разные вселенные и наконец добыл именно то, что ему требовалось. А когда ритуал разделения себя на части и запирание Хари в парадный портрет прошли успешно, случилось страшное: Харя, впитывая в себя все неблагоприятные особенности натуры профессора, впитала и многие его способности. Поскольку способности, как правило, неразрывно связаны с негативной стороной личности и вместе с нею плавно перетекают…
— Та-ак, — хлопнув в ладоши, прервала я этот поток ненужных разглагольствований. — Больше аванса, меньше декаданса, профессор! То есть старикан ничего не может, пока не воссоединится обратно?
— Практически ничего, — покладисто согласился Лёдд.
— Выходит, он у вас со всех сторон импотент, откуда ни глянь, — приуныла Мене-Текел-Фарес. — Эх, придется старого хрыча реанимировать, а как?
— А ты меня спроси, куколка. — Наглый тягучий голос, раздавшийся из угла, мог принадлежать только мерзавцу Деанусу (я не поверила глазам, но за время рассказа Лёдда он опять успел развязаться и перевязаться — ну что за неугомонный тип!). — Там, где я пребывал последние годы, чего только с человеческой сущностью не делают. Делят и на два, и на семь, вгоняют в вещи и в зверушек, отпускают в другие реальности и заставляют там прожить сто, тысячу жизней с полной амнезией, не понимая, что ты здесь делаешь, вообще.