— Нет… — прохрипела Менька, поднимаясь на четвереньки.
Я с трудом узнала свою премьершу — столько на ней было пыли, в которой, впрочем, все мы перемазались по уши. Но передо мной стояла на карачках именно Мене-Текел-Фарес, а никакой не Чкал! Так зачем ей отвечать на вопрос, заданный мне? То есть не мне, а моему телу, которое вообще-то ни разу не мое и даже не особенно мне нравится!
— Кто тебе разрешил в меня вселяться, сука?! — раздался вопль откуда-то сзади и немного сбоку, после чего на Меньку обрушился Тупи — хорошо хоть в человеческом виде, а не в страусином.
— Да я не вселялся, это меня подселили! — завопила Менька, отмахиваясь так неумело, как настоящая Мене-Текел-Фарес постыдилась бы отмахиваться.
— Стой!!! — взвыла я во всю мощь чкаловых легких. — Замри!!! Команда, слушай мою команду!!!
— Это с чего ты раскомандовался, пернатый? — подпер бока Тупи, в чьем теле, очевидно, и угнездилась моя министерша.
— На себя посмотри! — возмутилась я. — Быстро встали и по порядку рассчитались… Назвались! Будем разбираться, кто из нас кто.
Моя команда возилась в грязи, точно жалкая кучка пьяных рестлеров, а я с ужасом представляла себе сложности работы с боевым составом, в котором каждый не тот, кем кажется. Запомнить с первого раза, кто в кого вселился, мне не удалось, но королева Мурмундия Неистребимая не паниковала: постепенно разберемся, кто в ком. Сейчас куда важнее понять, где мы и чем это чревато. На первый взгляд обстановка напоминала Коллизей. Очень большой и очень заброшенный Коллизей. Ярусы, ярусы, ярусы каменных скамей — до самого неба, если тут вообще имелось небо. В стенах оконные ниши чередовались с провалами и лестницами, ведущими в никуда. Между камнями росла чахлая колючая трава, под ногами скрипела пыль — или пепел. Веселенькое местечко.
Побродив сперва по арене, потом по ложам и партеру, потом по клеткам для диких зверей и недоеденных гладиаторов, мы выбрались в лабиринт коридоров, которыми «Коллизей» оказался обмотан со всех сторон, точно катушка нитками. В переходах сквозило и никто не пытался на нас напасть или, наоборот, спасти. Никому-то мы были не нужны, бедные, несчастные, позаброшенные. Такого безобразного обращения с царственной особой в наших злоключениях еще не злоключалось.
— Слушай, может, пока у тебя крылья, слетаешь, проведешь разведку на местности? — нерешительно предложила мне Мене-Текел-Фарес из тела Тупи.
— А может, ты превратишься в страуса и сама сбегаешь на разведку? — огрызнулась я.
— Да я не умею… — нерешительно протянула Менька.
— Вот и я не умею летать! — отрезала я. Тяжелые неудобные крылья тянули спину и за все цеплялись. Попытки сложить их как можно компактней отзывались болью в позвоночнике. Небо не манило, вот ни капельки. Хорошо хоть меч не вонял — он оказался единственным оставшимся в себе. Все остальные кряхтели и сутулились под грузом непривычной плоти, как под тяжелыми рюкзаками.
Единственный, кто развлекался от души — это Поппи, влетевший в тело Лассаля и вписавшийся в него так, будто котом родился. Шмыгал себе по углам, пробовал на вкус всякую дрянь и слушать не желал нытья Лассаля, что если он, поганец, доведет котика до расстройства желудка, законный хозяин этого желудка отгрызет телу Поппи нос и уши. Если учесть, что Лассаль загремел в корпулентный корпус Прозака, то у мелкого тела Поппи Гаттера не было ни малейшего шанса отбиться. Оставалось лишь надеяться, что капитан Бляд, временно квартировавший в этом худосочном вместилище, сумел бы отбиться от кого угодно одной только силой пиратского духа.
Не особо вникая в суть перебранок, я всерьез размышляла над тем, чтобы написать маркером на лбу каждого, кто он, да вот беда — маркера-то у меня и не было.
— Эй, величество, чего грустим? — хихикнул Дерьмовый меч, который я повесила на чкалово бедро, увеличив и без того нехилую нагрузку на костяк. Нет, серьезно, как мужики носят на себе столько мышц и знай добавки просят? У меня уже болело все — с непривычки, шепотом уверял меня Чкал, то и дело сам себя щипавший за задницу под раздраженным взглядом Тупи. То есть это Менька смотрела на те вольности, которые позволял себе Чкал с ее беззащитной попой. Тьфу. Еще сутки подобной развлекаловки — и я освою крылья, после чего улечу отсюда куда глаза глядят.
Наконец Гаттер в теле Лассаля наткнулся на признаки жизни: из-за двери, полускрытой не то мхом, не то плющом, раздавались раздраженные мужские голоса:
— Между прочим, это не мне пришло в голову искать истинные вессели для наших душ!
— А кому? Мне, что ли?