— Тебе!
— Нет, не мне! Меня мой вессель вполне устраивал: глазки зелененькие, губки пухленькие, ножки кривенькие, сам сексуальненький, не то что некоторые снежные люди…
— Да ты когда в последний раз в зеркало смотрелся, гнусная ты рожа? Рядом с моим твой вессель — карлик на колесах!
— Я тебе сейчас врежу.
— Не врежешь! А врежешь — собственному весселю морду разобьешь!
Сказать, что мы ничего не поняли, значит ничего не сказать. Таинственное слово «вессель» поминалось в каждой фразе, затемняя и без того непроглядный смысл. Собеседники обещали друг другу всякие интересные вещи, от которых покраснел даже многоопытный прекрасный принц Прозак, попавший в не менее многоопытное тело Бляда.
— Кто-нибудь знает, что такое «вессель»? — наконец поинтересовалась я.
В ответ Поппи небрежно отмахнулся хвостом:
— Мясной костюмчик. Дай послушать.
— Слушай, ты, сосиска меховая, — угрожающе произнес Чкал менькиными устами, — объясняй, а то марта у тебя не будет. Никогда.
— Да я-то что?!! — взвыло тело Прозака так, словно тушка Лассаля уже простерлась на столе ветеринара. — Я бы объяснил, кабы знал!!! Не трогайте мое тело, сволочи!
— Чье тут еще тело приблудилось?! — рявкнули из-за двери. — А ну сюда все!
И мы ввалились в комнату, освещенную несколькими вонючими масляными лампами и огромным закопченным камином. В камине на вертеле вращался недожаренный бык, ручку вертела крутил лохматый тип размером с Минотавра. Второй тип, поменьше и поаккуратней, сидел за столом и переливал из пустого в порожнее. Перед ним стояла парочка пустых сосудов, которые он аккуратно наклонял друг над другом — так, словно в них действительно что-то было, и мужик боялся это что-то расплескать.
Где-то я уже видела обоих парней. Мельком, не дольше секунды, но видела. Я попыталась ухватить воспоминание за хвост, но воспоминание выскальзывало, как намыленное.
Обернувшись в нашу сторону, оба странных типа хмыкнули, переглянулись и запели:
— В моей рубиновой крови
Кипёж проснувшейся любви,
Но тьма в сердечной мышице
Во мне и в брате-близнеце
Мешает верить в счастья свет,
Для нас, увы, спасенья нет.
Но мы, страдая каждый час,
Все ждем, что вот полюбят нас
Три девы, впрочем, лучше пять,
Нам отдадутся в позе «Ять»
И мы тантрическим огнем
Предназначение согнем,
И нега экстатичных мук
В узлах сплетенных тел и рук
Пугливой розой зацветет
И в рай нас грешных сволочет. (Стихи неподражаемого shandar_alan, написаны спецом для «Дерьмового меча»)
Ужасающе пронзительные и кошмарно фальшивые голоса всколыхнули в моей душе нечто такое… такое… И не только в моей, что характерно!
— Сэм и Дин! — прозвучал за моей спиной яростный мальчишечий голос. — Быстро заткнулись!
Капитан Бляд был в такой ярости, что и в теле Поппи выглядел устрашающе. Лишь теперь меня озарило:
— Братцы фон Честеры! Я нашла вас! А ну отдавайте моего мужа!
И мои огромные, непослушные крылья сами собой метнулись ввысь, накрывая присутствующих грозной тенью. А Дерьмовый меч не менее грозно завонял.
Потуга восемнадцатая
— Чувак, — ласково произнес тот из братьев фон Честеров, который баловался с лабораторной посудой, — скажу честно: надеяться тебе не на что. Твой, гм, муж натуральней укропа. И твое нынешнее тело его не привлечет, хотя оно очень даже ничего себе: пресс, бицепсы, крылышки… — После чего мерзавец подмигнул мне, мне, королеве Мурмундии Неистребимой! И вдобавок злой, как сто чертей.
Рубить сплеча в чкаловом теле оказалось даже удобней, чем в своем собственном. Крылья, конечно, тянули назад, но я привыкла, чтобы где-нибудь да перевешивало — спереди, сзади… Зато Дерьмовый меч существенно полегчал и прямо-таки рвался покрошить негодяйских братцев в капусту. Единственное, что мешало — все время хватавшие меня руки, числом не меньше дюжины. И второе единственное — менькин монолог, произносимый мужским голосом, но с незабываемыми мерчандайзерскими инторациями:
— Э-э-э, величество, величество, тихо-тихо-тихо, шо ты так развоевалось, как будто тебе по ОСАГО недоплатили… Ты их так зарежешь — и где мы новых информаторов возьмем?
— А главное — тела! Как мы вернем себе наши тела? — встрял Финлепсин — то есть Прозак в финлепсиновом теле. — Мне совершенно не улыбается носить вессель моего братца, этого хронического девственника! Верните мне меня. Меня в себе все устраивало!