— Уа-а-айлд! — жалобно застонал слизеринец, подпирая ладонью висок и устремляя молящий взгляд на Флоренс.
— Ма-а-алфой! — передразнила она его, не отрываясь от чтения. — Ты уже закончил?
— Помоги мне!
— Сам.
— Ну пожалуйста!
— Сам.
— Ну я же ничего не понимаю!..
— Глупости! Все ты понимаешь, просто тебе лень включить мозги, Малфой! И не отвлекай меня.
Драко обиженно зашмыгал носом.
— Злая ты!
— Я не злая, а бессердечная, — она перевернула страницу.
— Вот-вот!
— Мерлин, Малфой, возьми себя в руки! Не распускай нюни, представь, что вместо меня здесь Поттер или Уизли.
Юноша представил эту картину и тягостно, протяжно вздохнул. Флоренс, похоже, поняла, что Малфой не отвяжется и, захлопнув «Сказки барда Бидля» и сев, закатила глаза и нащупала ногами пушистые серые тапочки с белыми помпонами. Драко расплылся в победной самодовольной улыбке и проследил цепким серым взглядом за девушкой, которая обогнула его стул, встала слева от слизеринца и положила хрупкую руку на деревянную отполированную спинку, наклонившись к Драко и вперив глаза в наполовину исписанный косым, идеально-каллиграфическим почерком пергамент. Их лица были на расстоянии какого-то жалкого дюйма. Малфой повернул голову и затуманенно смотрел на ее тонкий профиль, густые, ароматно пахнущие чаем с бергамотом и рождественской елью, волосы касались кожи на его щеке. Флоренс чуть сдвинула брови и прикусила нижнюю губу, зачеркивая пером какую-то неточность и дописывая своим кругленьким бисерным почерком недостающее. Она смешно сморщила нос, нетерпеливым жестом откидывая пряди у лица назад, и едва коснулась кончиками тонких пальцев ворота мужской хлопковой рубашки. От ее теплой нежной руки пахло страницами старой книги, шоколадом и душистым медово-цветочным мылом. Она что-то тихо и четко объясняла своим дурманящим прохладным голосом, указывая кончиком чистого пера на строки в раскрытом учебнике. До разума Драко долетали только отдельные слова: компоненты, противоядие, жасминовая вода, может, взрыв… Она продолжала говорить, усаживаясь на подлокотник стула, и потянулась за еще одной толстенной книгой на столе. Флоренс замерла, ощутив на своей спине осторожное прикосновение всегда холодной, узкой ладони. Малфой уткнулся острым подбородком ей в плечо и не сводил пристального гипнотического взгляда. Паучьи белые пальцы откинули ее волосы на спину и медленно заскользили меж шелковистых, немного взъерошенных прядей. Флоренс почувствовала, как на щеках начинает разгораться ярко-алый жаркий румянец, и девушка осторожно покосилась на Малфоя.
— Ты слушаешь, что я говорю?.. — сиплым шепотом спросила она, ерзая на жестком подлокотнике.
— Очень внимательно, — промурлыкал Малфой, начиная накручивать на палец мягкий локон.
Она почти задохнулась от накатившей на нее бури эмоций: смущение, удовольствие и опаляющее легкие ощущение влюбленности. Флоренс мысленно чертыхнулась — все-таки она призналась себе. После вчерашнего поцелуя они молча ушли в гостиную и уселись на диване — она читала, а он, развалившись, просто изучал мельчайшие черточки ее лица и фигуры, заставляя ее густо розоветь под таким пронзительным взглядом. Но в повседневном общении по сути ничего не изменилось — колкие шуточки продолжали проскальзывать в речи, и будут всегда. У обоих было хорошее настроение, поэтому говорили много и обо всем. Флоренс невольно вспомнила разговоры с Поттером — по сравнению с этим то были просто сухие пустые слова, не откладывающиеся в памяти. С Малфоем же все было кардинально по-другому. И сейчас, когда он сверлил ее мягким лукавым взглядом, она чувствовала, как внутри все медленно тает, как снег весной. Им было всего по пятнадцать — возраст первой любви, первых поцелуев и вообще… Первого всего. Да, она стеснялась, краснела, но все равно чувствовала себя необычайно комфортно с Малфоем. Разговаривали ли они, молчали, шутили или же бросали друг на друга косые изучающие взгляды — было спокойно и как-то по-домашнему тепло. Обычно парочки складывались из подростков, которые имели мало общего и толком не общались друг с другом до того, как начать встречаться. И обычно ничего путного из этого не выходило. Флоренс никогда не понимала, как можно сходить с ума по человеку, с которым ты просто пересекаешься в коридорах? Она недавно сидела в библиотеке и готовилась к семестровому зачету по рунам, как за стеллажом услышала хихиканье стайки девчонок. Одни восхищенно обсуждали «глубокие сапфировые» глаза Энтони Голдстейна и его белозубую улыбку, а вторые мечтательно вспоминали холодного красавца Малфоя с бездонными серыми глазами и благородной внешностью. И обдумывали, как бы затащить красавчиков под омелу — в Рождество, как-никак, случаются чудеса. Флоренс тогда фыркнула и уткнулась в словарь, обдумывая, почему девочки такие ветреные и влюбчивые — сегодня им Забини подавай, завтра смазливого Корнера, послезавтра Поттера (всех покорили его «изумрудные, с золотыми всполохами в глубине, глаза»), а потом Малфоя! Вот попробовали бы они поболтать с Малфоем, который умеет очень красиво отшивать, сразу бы ударились в слезы и бросились к Плаксе Миртл пожаловаться на тяжесть неразделенной любви к слизеринскому красавцу. Так всегда было. И Уайлд смирилась с тем, что рядом с Драко постоянно будут виться восхищенные поклонницы — на первом курсе мелкие девчонки тайком вздыхали в коридорах, на четвертом лили по ночам слезы в подушку из-за ледяного безразличия Малфоя, а вот сейчас переживают, как бы поудачнее его охмурить. Потом, когда парнишка подрастет и возмужает, на работе у него вообще не будет отбоя от красавиц в мини-юбках, с томными глазами и роскошными фигурами. В глубине души Флоренс знала, как называются все эти глубокие размышления, но упрямо спорила с ехидным внутренним голосом, на все лады напевающим: «Ревность, ревность, ревность…». Но ей было не на что жаловаться — стоило поманить пальцем, и Драко прибежит к ней как ручная собачонка хоть с другого конца света. Он всегда понимал ее, пытался улучшить свой скверный характер заносчивого засранца, был великолепно образован и довольно талантлив, с ним всегда было, что обсудить. Ну и еще он умеет потрясающе целоваться… Флоренс вспыхнула до корней волос от своих воспоминаний под добродушно-насмешливым взглядом Малфоя и его озорной полуулыбкой. Девушка быстро сглотнула, решаясь посмотреть прямо в жемчужно-серебристые глаза Драко, в которых плясали бесенята и вместе с тем разливалась непонятная нежность.
— Ты красная, — вкрадчиво шепнул Малфой. — Очень красная.
— С чего бы? — довольно смело буркнула Флоренс, сверля упрямым взглядом переносицу Драко.
Он мягко рассмеялся, тряхнул взъерошенными платиновыми волосами и, аккуратно придерживая Уайлд где-то чуть повыше талии, прижался своим лбом к ее и вдохнул ее аромат, заставляющий кровь ударить в голову, а разум затуманиться. Вторая ладонь лежала у нее на плече, и Малфоя невесомо поглаживал выпирающую косточку большим пальцем. Женская изящная рука, которая покоилась на спинке стула, не сдвинулась, а вот вторая — разгоряченная и шелковистая, еле ощутимо пробежалась по позвонкам молодого человека, скрытыми темно-синим хлопком рубашки. Оба прикрыли глаза и опять молчали. Не потому, что сказать было нечего. А потому, что не нужно было. Отлично понимали друг друга без слов. Достаточно было легкой усмешки, движения брови, температуры кожи, запаха, красноречивых взглядов. Такой связи у Драко не было даже с матерью. Она была, безусловно, самым близким человеком, но не понимала, не ощущала его в такой мере, как Уайлд. Драко в детстве считал такое взаимопонимание за гранью возможного и лишь фыркал, когда Нарцисса усаживала сына себе на колени и, перебирая его волосы, желала ему найти человека, который будет для Драко всем. Мама всегда была для юного Малфоя главным и самым понимающим в жизни человеком, и мальчик не представлял, что кто-то сможет быть такой же. Но встретил в купе поезда нахальную девчонку, посмевшую высказать свое мнение по поводу Драко. Возмущение переросло в интерес, потом в желание заполучить интересную игрушку, потом в глубокую привязанность и тесную дружбу, и превратилось в сладостно щемящее в груди чувство при взгляде на нее. Несмотря на то, что раньше она не слишком-то подпускала к себе Драко, она все равно понимала его. Одергивала, когда он переходил границы в задирании гриффиндорцев и Поттера в особенности, могла настучать учебником по голове, наставляла на путь истинный, так сказать. Но всегда, всегда выслушивала все, чем Драко с ней делился. И несмотря на то, что Флоренс большую часть своей жизни была глубоко в себе и молчала, мальчик чувствовал, как она всеми фибрами души чувствует все его переживания и даже мысли. Но всегда было одно жирное «но». То, из-за чего тайным желаниям Драко не дано будет осуществиться. Кровь. Драко стал относиться к этому почти безразлично где-то со второго года дружбы с Уайлд, хоть это и не мешало тыкать Грейнджер и других мордой в происхождение и в дальнейшем. Но однажды он увидел, как Флоренс чем-то порезалась, и из царапины выступила кровь. Ярко-алая, жидкая, с солоноватым запахом. Такая же, как и у самого Драко. Он сидел в кресле и, подложив под свиток пергамента толстую жесткую энциклопедию, переписывал с черновика то эссе, которое Уайлд все-таки дописала вместе с ним. Его ноги приятно грело тепло худой спины. Флоренс уперлась лопатками в его колени и сидела по-турецки на пушистом ковре, скрутив надоевшие волосы в небрежный растрепанный пучок, заколов магловским карандашом, и читала все те же «Сказки». Драко выдохнул, когда поставил последнюю точку, и отложил пергамент на подлокотник. Флоренс глухо поерзала и откинула голову юноше на колени, прикрывая глаза. Малфой положил ладони ей на плечи и замер. Было слишком хорошо, чтобы прерывать. За окном завыла вьюга, замерцало пламя в камине, а Флоренс накрыла теплыми пальцами его руку. Белби у каминной решетки глухо заворчал. *** Гарри Поттер медленно брел по пустому тихому Хогвартсу. Была вторая неделя Рождественских каникул, и учеников в школе почти не было. После нападения на Артура Уизли Гарри чувствовал себя на редкость паршиво. В голове все крутилась мысль, что это он был той змеей, что напала на мистера Уизли. Даже разговор с Сириусом не слишком успокоил молодого человека, а Рон и Гермиона откровенно раздражали. Убедившись, что мистер Уизли в относительном порядке и дома, под присмотром хлопотливой, заботливой супруги и оравы детишек, Гарри отправился в Хогвартс. Туда, где никто не будет его тормошить и приставать. Где можно просто подумать и побыть в одиночестве. И увидеть ее. На каникулы осталось двенадцать человек — двое слизеринцев, включая сияющего и подозрительно радостного Малфоя, четверо пуффендуйцев, трое гриффиндорцев и трое когтевранцев. Флоренс Уайлд, к затаенному счастью Гарри, тоже была в Хогвартсе. На приемах пищи все сидели за одним пуффендуйским столом, и Поттер чувствовал себя одиноко. А еще изнутри грызло мерзкое чувство собственничества. Малфой сидел слишком близко к Флоренс, которая совсем не возражала, а только с легким румянцем на щеках слушала то, что крысеныш шептал ей на ухо. Она совсем не замечала Гарри, а в ответ на его робкое «Привет» нетерпеливо кивнула и расцвела в теплой улыбке, глядя куда-то за спину гриффиндорцу. Там стоял неотразимый Драко Малфой, тоже улыбающийся и небрежно засунувший руки в карманы черных брюк. Черная водолазка облегала худое туловище, но такое, что Гарри с досады скрипнул зубами. Он наглейшим образом положил свою грязную паучью лапу ей на плечо и они, над чем-то посмеявшись, направились куда-то в направлении библиотеки. Малфой, обернувшись, торжествующе блеснул холодными серыми глазами на Поттера, и его тонкие сухие губы растянулись в пренебрежительной ухмылке. Через мгновение он уже пожирал взглядом красивое лицо Флоренс. Гарри глодала обида и несправедливость. Она была слишком чистой для такого типа, как Малфой. Несмотря на внешнюю грубость и холодность. Слишком невинной, непорочной, неиспорченной. Вот они остановились и Малфой, окинув ее беззастенчивым взглядом, коротко поцеловал в сияющую свежим румянцем щеку. Флоренс смущенно улыбнулась, глядя на хитрую морду Малфоя, и положила руки ему на плечи, тряхнув забранными в хвост волосами. Змееныш усмехнулся и, взяв одну бледную хрупкую ладонь, потащил девушку за собой. А она издала звонкий удивленный смешок, следуя за счастливым Малфоем. Гарри остановился и посмотрел в окно, за которым сгустились зимние холодные сумерки. На черно-синем небе излучала холодный серебристый свет огромная полная луна, а на многие мили растянулась россыпь мелких мерцающих звезд. Снег искрился в ледяных лучах луны синими и прозрачными крошечными алмазами. Раздался грустный вой Клыка у порога хижины Хагрида. В заброшенном кабинете напротив послышались тихие голоса, и Гарри мигом достал из кармана мантию-невидимку. Прохладная ткань заструилась между пальцев, а через миг на месте Гарри Поттера возникло пустое место. Лишь тихо скрипнула приоткрытая дверь в кабинет. Внимание юноши совершенно не привлекала ни захламленная обстановка, ни толстый слой пыли вокруг, ни пронзающая прохлада. Только высокое готическое окно, из которого лился яркий лунный свет, серебрящий два силуэта, стоящих слишком близко друг к другу. Высокий юноша в черном, с платиновыми, идеально уложенными волосами и точеными острыми чертами лица. Девушка на голову ниже него, с темным слабым пучком на затылке, в синем облегающем свитере и черных джинсах, бледная и красивая. Ее длинные изящные руки небрежно обвивали шею блондина, тот же притягивал ее к себе одной рукой за лопатки, а второй уперся в холодный камень стены. Грудь девушки мерно вздымалась, студентка чуть наклонила вбок голову и прищуренным взглядом смотрела на молодого человека. На ее красивых губах мелькала тень улыбки, а юноша покрывал поцелуями щеки и лоб девушки, тяжело дыша. Гарри стиснул кулаки до боли в пальцах. Малфой и Флоренс. Гриффиндорец, взяв себя в руки, бесшумно прошествовал к тому же окну и встал прямо напротив влюбленной пары.