— Итак, мои дорогие! — старикашка расплылся в слащавой добродушной улыбке, раскидывая руки в стороны. — Сегодня наш прекрасный урок мы посвятим одному любопытному дельцу…
Драко едва не закатил глаза, задерживаясь взглядом на четырех котлах, которые стояли на отдельном длинном столе, покрытом темной бархатной тканью. Слизнорт вальяжно подошел к этому самому столу, придавая своему блестящему лицу таинственно-мечтательное выражение и широко оскалился:
— Итак, мой милый шестой курс, — Драко содрогнулся от отвращения, а Забини насмешливо фыркнул. Слизнорт, сияя, продолжил, — Назовите-ка мне эти чудесные зельица, что сейчас перед вами…
Естественно, первой вскинула руку выскочка Грейнджер, встряхивая своей нечесаной грязной гривой и подпрыгивая на месте от нетерпения. Уайлд искоса бросила на нее странный взгляд, откладывая учебник на край своего рабочего стола и задумчиво опуская голову, вслушиваясь в мерзкое трещание грязнокровки. Драко мысленно взмолился Мерлину, чтобы она хоть на секунду бросила на него осознанный, непустой взгляд, а не такой, словно она смотрит на паутину в углу. Перестала хладнокровно игнорировать его, прекратила эту мучительную пытку. Вот сейчас Драко всматривался в утонченное светлое лицо, казавшееся полупрозрачным в серо-зеленом сумраке подземелья, жадно скользя глазами по мягким чертам. Флоренс резко вскинула голову, впиваясь взглядом в воодушевленную Грейнджер, пытавшуюся понять, что находится в следующем котле.
— Это Сыворотка Правды, сэр.
Святой Салазар, как же давно он не слышал ее голос. Такой чистый, мелодичный, напоминающий хрустальное журчание весеннего ручейка. Целых три дня. Настоящая пытка. Грейнджер раздраженно зыркнула своими глазищами на Флоренс, поджимая губы, а Слизнорт восторженно улыбнулся.
— Прекрасно, моя дорогая! Расскажите поподробнее, прошу вас!
Интересно, если напоить Уайлд Сывороткой, что она скажет про него, Драко? Что ненавидит, презирает, любит?.. Или что? Так любопытно. Тихий голос Флоренс нежной музыкой заглушал все остальные звуки вокруг юноши, а он задумчиво уставился на пятно от кем-то пролитого зелья на своем столе.
— Чудесно, моя дорогая! — скрипучий голос Слизнорта заставил вынырнуть из мечтаний. — Позвольте…
— Уайлд, сэр.
— О! — старикашка почесал затылок. — Десять баллов Когтеврану, мисс Уайлд. Что ж, продолжим! Дальше у нас идет…
— Амортенция! — нервный ответ Грейнджер и спокойный Уайлд слились воедино, слегка ошарашив Слизнорта.
Драко тихо приблизился к общей массе студентов, и теперь их с Флоренс разделяли какие-то жалкие пять футов. Молодой человек затаил дыхание, глядя на то, как девушка склоняет голову, уступая Гриффиндору. Темная прядь волос, чуть покачнувшись, выпала из небрежного пучка и невесомо коснулась изящной белой шеи, закрывая пару мелких родинок. Крылья тонкого прямого носа затрепетали, а черные ресницы легко вспорхнули, открывая мягкий чарующий взгляд медово-карих глаз, направленный в сторону котлов. Драко забыл, как дышать.
— Прошу, мисс Грейнджер, — потрясенный Слизнорт вперился испытующим взором в гриффиндорку.
— Это самое мощное приворотное зелье в мире! — воодушевленно начала Грейнджер, бросая быстрый признательный взгляд на Флоренс. — Для каждого человека оно пахнет по-разному, в зависимости от того, что он любит.
Драко подошел еще ближе, жадно глядя на пузатый чугунный котел, из которого загадочными завитками поднимался полупрозрачный серебристый пар. Горло опалила пьянящая смесь ароматов, вызывая странное тоскливое ощущение тяжести в груди. В ушах словно засвистел жаркий летний воздух, напоенный запахом полевых цветов, июльской травянистой томности и свежеотполированного древка новенькой метлы. Самой первой, которую в шесть лет ему подарил отец. Прозрачный, чуть сладковатый аромат звенящего ясного апреля, пронизанный нежными трелями сладкоголосых птичек, искрящейся полупрозрачной зеленью весны в английской провинции и пышными жемчужно-розовыми облаками цветущих магнолий, растущих возле дома. И светящаяся нежная улыбка на материнском лице, крепкие объятия ее мягких белых рук и гладкость струящихся волос. Сухой теплый воздух кристально-голубого сентября с червонным золотом и красноватой медью листвы деревьев, свежими свитками пергамента и новеньких книг, приятной шершавостью черной школьной мантии первокурсника. Густой белый пар от огромного «Хогвартс-Экспресса» на магической платформе, выложенной коричневатым камнем; запыленные оконные стекла, через которые виделись силуэты родителей, золотистое тепло купе и подтаявшие, липкие шоколадные лягушки. Бархатистая обивка клетчатых сидений, уханье черного филина в клетке, солнечный свет в узких коридорах и пара внимательных медово-ореховых девчачьих глаз, твердый уверенный голосок и блестящие волны темно-шоколадных волос. Хрустальная свежесть декабрьского морозного дня, полная искрящегося сахарного снега, бескрайней солнечной синевы распахнутого неба и кружащихся бриллиантовым ажуром снежинок. Лучистое сияние обжигающе-теплых глаз, ароматный бархат тонкой кожи, залитой ярким румянцем, до дрожи приятный холод шелковых локонов и хрупкость изящного тела под руками. Пьянящая мягкость сладковатых, леденящих своей свежестью и непорочностью губ. И ее искренняя, светлая улыбка, затмевающая все прелести мира. Рождественские ароматы жаркой гостиной, сосредоточенный мелодичный голос и близость тонкого тела. Благоухание горячего шоколада, тягучей карамели, цветочного мыла и белого шиповника от теплых ласковых рук, наспех забранных волос и чистой накрахмаленной одежды.
— Я, например, чувствую запах нового пергамента, свежескошенной травы и…
Грейнджер, нелепым лохматым вихрем разрушившая хрустальные грезы Драко, не закончила фразу и смущенно порозовела. Малфой сдержал насмешливое фырканье, обращая внимание на Слизнорта, который, казалось, не заметил растерянности гриффиндорской всезнайки. Профессор повернул голову к старосте Когтеврана, благодушно ей улыбаясь.
— Ну, а вы, моя дорогая? Что вы чувствуете?
Темные четкие брови Флоренс слегка дрогнули, девушка окинула холодным безразличным взглядом однокурсников, и те безмолвно расступились, освобождая проход к котлу. Драко завороженно наблюдал, как она остановилась перед Амортенцией, как жемчужный пар тонко окутал ее точеный профиль. Как она сощурила глаза, задумчиво опуская их на плещущуюся жидкость, как слегка сжала губы и едва заметно вздрогнула. Изящная алебастрово-бледная рука взлетела к воротнику школьной блузки, и тонкие пальцы нервно попытались ослабить тугой узел серебристо-синего галстука. Она простояла так секунд пять, затем, выпрямив спину, обернулась к нетерпеливо ожидающему Слизнорту и, сохраняя бесстрастное выражение лица, быстро и тихо отчеканила:
— Запах сосен после летнего дождя, горячий шоколад с карамелью, майский белый шиповник и французский парфюм.
Слизнорт понимающе закивал, складывая руки на огромном животе, а Флоренс встала на свое место между Бутом и Голдстейном, закусив изнутри левую щеку и глядя в пустоту. Драко отвлекся, внезапно посмотрев на Поттера, и юношу накрыла волна дикой ярости. Он откровенно пялился на Уайлд с каким-то отрешенным видом, нервно сминая корявыми пальцами клочок пергамента. Малфой с холодной злобой сузил глаза, и Грейнджер, заметившая это, тревожно пихнула Поттера в бок и что-то затрещала ему на ухо, испуганно посматривая на Драко.
— Ну а это, конечно, Феликс Фелицис, — Слизнорт, казалось, лопнет от самодовольства. — Удача в чистейшем виде, идеальные двенадцать часов.
Драко заинтересованно посмотрел на изящный стеклянный флакончик, до краев наполненный ослепительно-золотистой густой жидкостью. Вот он, предел мечтаний. Но юноша тут же сник. А что произойдет? Время отмотается назад, и жизнь можно будет прожить заново? Или все сделают за него, а Флоренс радостно кинется к нему в объятия? Или у него будет возможность схватить отца, мать и Уайлд, сгинуть на другой конец Земли, где их никто не найдет, и прожить тихую спокойную жизнь? Глупости. Драко навсегда погряз в этом дерьме, и уже не отмоешься ни от него, ни от того, что чернеет вечным клеймом на левой руке. И ничего не исправишь. Но эта штучка может помочь… Что там бухтит Слизнорт?
— Напиток Живой Смерти, мои дорогие, и Феликс Фелицис получит достойнейший! — старик восторженно вскинул пухлую руку со сверкающим флакончиком вверх, и жидкое золото стало заманчиво переливаться в тусклых огоньках свечей. — У вас немногим более часа, все ингредиенты в шкафу. Можете приступать, юные зельевары!
Час закончился слишком быстро, и Драко с сожалением и отвращением рассматривал свою темно-смородиновую жижу. Правда, она удостоилась одобрительного хмыканья Слизнорта. Но когда тот на все лады стал расхваливать взявшиеся из пустоты таланты Поттера в зельеварении, у молодого человека свело зубы от досады и разочарования. И, едва прозвенел звонок, Малфой наспех закидал принадлежности в сумку, рыкнул на приставучую Паркинсон и под подозрительный взгляд Поттера вылетел из лаборатории. Тот вообще все занятие странно на него поглядывал, будто что-то прикидывая в своем мозгу недоразвитой устрицы. Мысли смешались в неразборчивую кашу, и Драко почувствовал, что ему необходимо выкурить пару сигарет. *** Флоренс выскочила из класса одной из первых, проводив глазами Малфоя и ощущая острую необходимость поговорить с ним. Почему-то после Амортенции на нее нахлынула такая щемящая тоска, что захотелось хоть на четверть часа прекратить эту затянувшуюся молчаливую пытку. Девушка не заметила, как толкнула кого-то плечом в залитом светом коридоре, не извинилась и продолжила путь. Сама не знала, куда шла, но важно было сбежать от навязчивого вихря кружащихся мыслей. Флоренс стремительно поднималась по винтовой лестнице одной из заброшенных башен. Она была не самой высокой, но оттуда открывался потрясающий вид на небольшой залив Черного Озера. Эта башня была их с Драко открытием на четвертом курсе, и с тех пор они изредка приходили сюда любоваться на ночное небо, весенний полуденный разлив или коралловый закат. Когда-то, когда были счастливы. Осталась пара ступеней, и Флоренс тихо остановилась, увидев напряженную худую фигуру в черном. Девушка раздумывала всего мгновение, подниматься ей или бесшумно спуститься, сделав вид, что ее здесь и не было. Она скользнула кончиками пальцев по холодному гладкому металлу перил и осторожно ступила на пол, вымощенный темным серовато-коричневым рельефным камнем, который был кое-где покрыт островками плешивого тускло-зеленого мха. Стены были мрачными и отсыревшими, но по ним сейчас скользили теплые солнечные блики. Флоренс подошла к мощным резным перилам из гранита, залитым сентябрьским солнцем, и прислонилась боком к правой колонне, которая, как и балясины, была увита изумрудно-зеленым плющом, кое-где тронутым кроваво-алыми всполохами осени. Девушка облокотилась о широкий горячий поручень, с тоской подставляя бледное лицо радостно-ярким, золотящим нежные холодные черты лучам. В нос ударил едкий, освежающе-терпкий запах табачного дыма, клубящимися сероватыми облачками поднимающийся в раскинувшееся над ними бескрайнее, сверкающее своей теплой голубизной небо. Легкий ветерок потрепал тонкую лиану плюща, листья которой издавали красновато-розоватый полусвет, показывая изящные переплетения жилок. Драко слева шумно и рвано вздохнул, прикрывая глаза трепещущими веками, и нервно бросил затухающий окурок вниз. Туда, где под ними глубоко-глубоко покоилось Черное озеро. Живописные холмы с многочисленными бархатно-зелеными елями, желтеющими дубами и напоминающими огненные всполохи буками бережно обнимали залив с обеих сторон, оттого ощущение бесконечного покоя и величия бескрайних просторов природы усиливалось. Вода озера была ласково-спокойна, играя и переливаясь всеми оттенками синего, голубого и темно-зеленого, светлея косыми полосами в местах течения и переходя в чернильно-густой оттенок синего на горизонте. В небесной вышине кружилась небольшая стайка мелких темных птичек, весело щебечущих свои беззаботные песенки. Флоренс прищурилась от озорного солнечного луча, так и норовящего залезть в глаза, и оперлась спиной о колонну, поворачиваясь лицом к Драко. Молодой человек, казалось, не замечал ее присутствия и, облокотившись, положил подбородок на переплетенные ладони, устремляя в голубую даль печальный затуманенный взгляд. Шелковая платина его волос ослепительно блестела на солнце, а серовато-болезненное лицо казалось почти прозрачным в сияющем воздухе золотистого сентября. Он закрыл глаза, сжал сухие губы, нахмурил брови, и между ними прорезалась морщина. Флоренс, тихо вздохнув, отлепилась от шершавой колонны и в пару легких шагов преодолела расстояние до Малфоя. Девушка ласково погладила его по худой спине, второй рукой мягко касаясь холодных шершавых ладоней. Драко посмотрел на нее так пристально, что дышать стало трудно, а отчаяние и невыносимая боль, плещущиеся в его глазах, ранили Флоренс в самое сердце. Ее окутал медовый запах яблок, которые так любит Малфой, свежий мятный аромат его кожи и тонкое благоухание французского мужского одеколона, в котором угадывался кедр и терпкий лимон. Юноша выпрямился, возвышаясь над хрупкой Уайлд, и неторопливо скользнул цепким взглядом, полным скрытого обожания, по тонкому нежному лицу, освещенному слепящим светом. Бережно коснулся нервными длинными пальцами выпавшей пряди волос, затем невесомо очертил подбородок, прямую спинку носа и ровные брови. Она была прекрасна в своем растерянном смущении, когда замерла и сосредоточенно смотрела на впалую щеку Драко. Он задержался взглядом на губах, быстро посмотрел в суженные глаза девушки и припал к ней с жадным поцелуем. Так измученный жаждой и палящим зноем путник припадает к благословенной прохладе журчащей воды лесного источника, к которому шел сутки напролет. Малфой оплел длинными жилистыми руками тонкое тельце Флоренс, задыхаясь от ударивших в голову чувств и ее ароматов. Она чуть сжала тонкими пальцами широкое плечо, второй ладонью зарываясь в гладкие шелковые волосы, прикрыв глаза и нежно ответив. У обоих начинали кружиться головы от переизбытка нахлынувших эмоций и сладостного упоения, начинали дрожать руки, а по венам раскаленными струями разливалась нежность. Драко плавно повернул Флоренс, аккуратно подтолкнув к колонне и не разрывая поцелуя. Она поддалась, и юноша, крепче прижимая ее к себе и рвано вдыхая пьянящие благоухания, стал покрывать беспорядочными, нестерпимо опаляющими тонкую кожу поцелуями бесконечно обожаемое и горячо любимое лицо. Фарфорово-бархатные щеки, высокий лоб, нос, прикрытые от нахлынувшего наслаждения глаза, тонкую белую шею. Нетерпеливым, но полным бескрайней трепетности жестом распустил волосы, пышным душистым каскадом рассыпавшиеся по хрупким плечам. Чуть отстранился, сквозь туманную пелену горящего вожделения любуясь роскошными, блестящими волнами мягкого темно-шоколадного шелка и утонченным лицом, залитым жарким румянцем и оттого бывшим еще более невыносимо прекрасным. Драко вновь поцеловал ее — исступленно, бездумно, пытаясь показать всю силу испытываемой им любви. Пышные лианы зардевшегося плюща, казалось, хотели закрыть студентов от остального мира, оттого мерно покачивались в теплом подвижном воздухе. Наконец, они отстранились друг от друга, тяжело дыша и смотря друг на друга со странной смесью эмоций. Ласковое солнце щедро озолотило юные разгоряченные лица, а беззаботный ветерок овеял их дурманом терпкой томности осенних цветов и трав. Драко, не выпуская из своей руки нежной теплой ладони, отошел на пару шагов, с тревогой всматриваясь в широко распахнутые ореховые глаза, пронизанные сияющими лучиками. В глубине этой манящей теплоты плескалось смущение, затаенная радость, ласковая искристость и сожаление. Последнее было внезапным ударом под дых. Флоренс закусила припухшую алую губу, мягко выдернула пальцы из хватки молодого человека, горько шепнула неслышное «Прости» и через мгновение исчезла, как мираж в пустыне. В немой голубой вышине разлетелись в разные стороны две одинокие птицы. *** В слизеринской спальне мальчиков шестого курса царила привычная глухая тишина. Бархатные темно-зеленые шторы были плотно задернуты, на письменном столе в углу комнаты царил идеальный порядок. Да и вообще, вся спальня была тошнотворно вылизана, каждая вещь лежала строго на своем месте, пушистые ковры не были сдвинуты ни на миллиметр, покрывала на пустых постелях идеально застелены, и даже дверцы платяных шкафов закрыты, что у обычных подростков наблюдалось крайне редко. Крайняя кровать слева, обычно пустующая вот уже год с лишним, сейчас была смята под тяжестью юношеского тела. Белоснежные свечи горели неподвижными равнодушными огнями, тускло освещая молодого человека, полулежащего на длинных пухлых подушках в одной позе на протяжении вот уже нескольких часов. Вся его поза говорила о том, что юноша крайне напряжен и углублен в свои мысли, а мелко подрагивающие худые пальцы, держащие небольшой снимок, выдавали нервозность и душевное беспокойство слизеринца. Платиновые волосы, отливающие холодным серебряным блеском, были небрежно взъерошены, и несколько светлых прядей спадали на высокий бледный лоб. Узкие бледные губы плотно сжаты в сухую линию, тонко вырезанные ноздри длинного прямого носа нервно трепетали, а светлые брови с изломом подрагивали, и между ними то и дело появлялась глубокая гневная складка. Одна рука, длинная и худая, кисть которой напоминала большого белого паука, вцепилась в гладкую, приятно холодящую кожу ткань покрывала глубокого изумрудно-зеленого оттенка. Юноша скользнул безразличным взором светло-серых, будто бесцветных глаз по прохладному свежему полумраку спальни, затем по темному бархатному балдахину с серебряными кисточками, и вновь устремил взгляд на колдографию. Ранняя ароматная весна — ветви буков окутаны нежной зеленой дымкой, белоснежными пышными облаками цветут сладко пахнущие яблони, на земле густо зеленеет пышная сочная трава, в которой пробиваются дикие желтые нарциссы и весело голубеют карликовые ирисы. У стройного шероховатого ствола яблони стоит пара студентов — девушка и юноша лет пятнадцати. Она очаровательно улыбается, стараясь смотреть в камеру, но при этом забавно морщит носик и что-то выговаривает юноше, держащему ее в крепких ласковых объятиях и не сводяще