Выбрать главу

— Флоренс! — робко окликнула девушку гриффиндорка, ложась на живот лицом к собеседнице.

— М? — Флоренс не открыла глаз, а Гермиона, скрестив ноги, стала изучать свои пальцы.

— Слушай, а ты, насколько я знаю… — девушка неловко замялась, а Уайлд равнодушно повела бровью. — Живешь в приюте?

На несколько секунд повисло оглушающее молчание. Гермиона успела тысячу раз пожалеть, что вообще полезла с расспросами, но столкнулась с глазами Флоренс, не выражавшими злобы или раздражения.

— Да.

— А что случилось? — приободренная Грейнджер воспряла духом.

— Мои родители погибли в автокатастрофе, — сухо отрезала Уайлд.

Гриффиндорка смутилась на мгновение, но видя абсолютно равнодушное выражение лица подруги, продолжила:

— А как тебе пришло письмо в Хогвартс? — кофейно-карие глаза Гермионы горели неподдельным любопытством, она нервно теребила воротник светло-серого пуловера.

— Флитвик принес.

Подул ветер, кружа в воздухе вихрь огненно-золотых листьев. За башнями Хогвартса впервые за пару недель показались лохматые сизо-фиолетовые тучи. Погода портилась. Гермиона Грейнджер вздохнула, глядя на прорезавшуюся между бровей морщину Флоренс. Тревожно чирикнула какая-то птица. Комментарий к Chapter

XIII

Что-то пока писала эту главу, вспомнила одну историю. Когда-то, триста лет тому назад, Ваш (искренне Ваш) автор страдал от неразделенной любви к соседу по парте. Сильно страдал, но забыться ему помог поистине роскошный дуэт – Драко Малфой и Imagine Dragons. И вот спустя столько лет любовь вернулась! Нет, не к соседу по парте, а к дуэту, который вдохновляет меня и сейчас. Спасибо Вам, соседу и этим шикарным ребятам. Спасибо всем, кто оставляет комментарии и пишет добрые слова. Это еще больше мотивирует!

Народ, ещё вопрос: какой финал Вы бы хотели увидеть в этой работе? Хэппи энд? Или, может, печальную концовку? Или что-то неординарное? Жду ответов!

====== Chapter XIV ======

В тяжелом прохладном воздухе Выручай-комнаты слабо пахло старой мебелью, сопревшим хламом и холодным камнем стен. На тускло-сером свету можно было увидеть, как под потолком клубятся миллионы пылинок. Комната нагнетала странную тяжесть и вязкую отчаянную безысходность своим равнодушным бесцветием и глухой ватной тишиной.

На старом просевшем диване со сломанными пружинами и облезлой обивкой из бархатистого материала линялого бордового цвета сидел в позе крайней безнадежности согбенный юноша. Он уронил голову на руки, зарываясь дрожащими ледяными пальцами в светлые волосы, и расширенными от страха и обреченности, воспаленными глазами метался с одного предмета на другой. Черные зрачки были дико расширены, как у наркомана, в белках глаз полопались кровавые капилляры, а светло-серые радужки выцвели. Мертвенно-бледная, сухая, как пергамент кожа в тусклом освещении комнаты казалась почти прозрачной, а на впалых щеках и под глазами залегли мрачные серо-фиолетовые тени. Молодой человек выпустил волосы и стал бездумно рассматривать переплетения вздувшихся вен на своих холодных паучьих руках. Худая грудь нервно и часто вздымалась, стесняемая водолазкой и застегнутым пиджаком. Юношу била лихорадочная болезненная дрожь, в животе крутился тугой тошнотворный узел, а сердце словно сжимали тисками. Драко Малфой ненавидяще смотрел на этот огромный платяной шкаф из черного палисандра с роскошной тонкой резьбой, хранивший высокомерное молчание, и испытывал жгучее желание раскрошить его Бомбардой ко всем чертям. А потом сброситься с Астрономической башни. Ни-че-го. Ровным счетом. Основная часть библиотечных книг была перерыта, оставалась Запретная секция, три десятка дальних стеллажей и личные архивы учителей. Хотелось выть. Драко не имел ни малейшего понятия, что делать дальше. Пугающая, засасывающая в свои жуткие липкие объятия мгла вселяла животный ужас и заставляла отчаянно метаться в безысходности. Прошел целый месяц, а у него ни малейшего изменения в нужную сторону. Прошлое письмо матери, половину которого Драко не смог прочесть из-за пролитых на тонкий надушенный пергамент слез Нарциссы, зловеще сообщало, что он интересовался успехами юного Малфоя. Перед глазами, которые болели от щиплющей сухости и недосыпа, слишком явственно предстало обтянутое синей чешуйчатой кожей лицо с кровавыми змеиными глазами и безгубым ртом. В ушах пронзительно зазвенел омерзительный свистящий шепот, сердце слабо затрепыхалось, а в мозгу ослепительно замелькали болезненные вспышки воспоминаний. Драко издал утробный стон, до хруста заламывая худые длинные пальцы и запрокидывая назад голову. Щемящая пронзительная боль растекалась раскаленным металлом от висков по всем жилам и венам, заставляя кровь бешено бурлить яростным огнем. Вспомнилось бледное испуганное лицо матери с дрожащими искусанными губами, но полное бескрайней нежности и теплоты. Ее сухая прохладная ладонь на своей щеке и мягкий голубой взгляд, окутывающий призрачной надеждой. Льдистый цветочный аромат от темно-синего шелкового платья и теплой домашней шали, короткий теплый поцелуй шероховатых губ в висок и ласковый успокаивающий шепот. Вспомнился куст ее любимых бархатно-алых пышных роз, за которым она так трепетно ухаживала ранней весной, любимый черный чай с лимоном и липовым медом, любимый потрепанный томик Шекспира. В воспаленном сознании предстал другой теплый, не менее дорогой сердцу образ. Горящие светлой радостью карамельно-ореховые глаза, живая искренняя улыбка и нежный румянец на фарфоровой коже. Струящиеся по точеным хрупким плечам темно-шоколадным шелком локоны. Тонкие пальцы, привычно пахнущие страницами книг и чем-то неуловимо сладковатым, невесомо касаются его холодной огрубевшей ладони. Она кладет миниатюрную головку ему на плечо и, закутываясь в огромный теплый плед, улыбается каким-то своим мыслям. А потом они начинают тихонько, шелестящим шепотом о чем-то спорить. О всякой ерунде. И Драко всегда уступает, зная, что ей эта маленькая победа доставляет немалое удовольствие. Она ласково потреплет его по светлым, чуть взъерошенным волосам и солнечно улыбнется, даря небывалый прилив нежности. Но так было раньше. Сейчас же только холодный безразличный взгляд и сухой кивок вместо приветствия. На патрулированиях между ними всегда гнетущая мрачная тишина, сопровождающая везде. Драко Малфой вновь посмотрел на Исчезательный шкаф. Он отталкивал своей холодной помпезностью и вселял леденящий страх в сердце шестнадцатилетнего юноши, еще не успевшего очернить и расколоть свою душу. *** Ливень шумно и резко хлестал в оконные витражи и стекла, отражаясь от них гулким шумом в каменных коридорах Хогвартса. Бескрайнее небо было затянуто низкими лохматыми тучами, хмуро переливавшимися от свинцово-серого до черно-фиолетового и затемняя все окрестности замка. Острые шпили на башнях Хогвартса упрямо упирались в темное, таящее неясную угрозу небо. Изредка сверкали ослепительно-белые вспышки молний и раскатисто грохотал зловещий гром. Природа померкла, окрашиваясь во всевозможные оттенки серого и застилаясь мутной пеленой непрекращающегося дождя. Последняя листва с деревьев облетала, кружимая яростными порывами пронизывающего холодного ветра. В густом, наполненном до краев серой влагой воздухе с трудом можно было различить тяжелые запахи сырой земли, преющей листвы, травы и последних медово-сладких яблок. Флоренс Уайлд, задумчиво хмурясь, шла по почти пустому коридору четвертого этажа. Доспехи противно скрипели — видимо, поддерживали тоскливо-мрачное настроение погоды — а полтергейст Пивз где-то вдалеке распевал похабные частушки, громыхая чем-то тяжелым. Стайка первокурсников, столпившихся возле кабинета Трансфигурации, усердно зубрила конспекты, хихикающие девчонки-пуффендуйки с пятого курса увлеченно обсуждали очередных объектов воздыхания, а долговязые гриффиндорцы шумно ржали над какими-нибудь тупыми анекдотами. Флоренс уже надеялась тихонько пробраться в свою гостиную, согреться у жаркого пламени камина в обнимку с Белби, а потом пойти на обед. Настроение и погода не располагали к долгим прогулкам по темному и холодному замку, оттого хотелось поскорее забраться в теплую кровать своей спальни и, не спеша выпив чашку согревающего чая, почитать томик Диккенса. Но некоторым мечтам, как это часто случается, не суждено сбываться. Потому что со стороны учительской на Флоренс надвигалась радостная туча с пышными моржовыми усами и с необъятным животом, по имени Гораций Слизнорт. И надвигалась жизнерадостная туча именно на Уайлд. Девушка горестно вздохнула и, попросив у Кандиды Когтевран терпения и мужества, натянула донельзя приветливую улыбку до ушей.

— Моя дорогая, милая мисс Уайлд! — Слизнорт ослепительно сиял, протягивая к ученице свои пухлые руки и вальяжно приближаясь. — Ах, вы не представляете, какое счастье я испытываю, встретив вас, моя дорогая! Ах, какая удача!