— Мистер Голдстейн, мисс Аббот, ваша башня в северном крыле замка, возле портрета пьянствующих монахов. Мисс Грейнджер, вы с мистером Уизли расположитесь в башне Гриффиндора, но чуть выше. Мисс Паркинсон, мистер Макмиллан, — МакГонагалл чуть смягчилась, глядя на полуживого Эрни и полыхающую бессильной яростью Пэнси, — Ваша башня рядом с Северной. Там она одна. Мисс Уайлд, мистер Малфой, вы расположитесь в Восточном крыле замка, башня рядом с Больничным крылом. Ваши вещи сейчас будут доставлены в ваши комнаты. Теперь о паролях: их не будет. Сейчас вы подойдете и одновременно положите руки на двери и один произнесет заклятие Мементус[1]. Кроме вас никто не сможет пройти в башню. И вы никого не сможете провести с собой, — сурово добавила профессор, сверкнув темно-зелеными глазами из-за стекол очков. — Можете идти.
Студенты вразнобой попрощались с МакГонагалл, покидая ее кабинет. Драко и Флоренс устало переглянулись, успев забыть о стычке, и направились в Восточное крыло. Паркинсон проводила их ревностным взглядом, а Уизли — подозрительным, сощурив круглые голубые глаза. Грейнджер потянула его за рукав мантии, и гриффиндорцы поплелись к своей башне, благо, она была недалеко. МакМиллан поспешил ретироваться, дабы избежать плюющей ядом Пэнси, а Голдстейн, пригладив свои вихры, галантно предложил порозовевшей Ханне Аббот локоть. Все разошлись в полной тишине. В опустевшем коридоре было слышно тихое потрескивание пламени в факелах, сопение заснувших портретов и шум начавшегося ливня. Где-то в глубине замка мяукнула миссис Норрис, а затем раздалось старческое кряхтение Филча, жалующегося своей киске на боли в спине. А дождь только усиливался, тяжелые капли гулко барабанили по крыше и оконным стеклам. Весь Хогвартс погрузился в глубокий сон. Комментарий к Chapter II [1] Некоторые заклинания выдуманы автором на основе латинских слов
====== Chapter III ======
Древние Руны Флоренс никогда не понимала и не любила, но пришлось записаться на эти курсы, чтобы был полный список предметов. И вот сейчас она, сидя на третьей парте вместе с Грейнджер, решила восполнить недостаток сна и вздремнуть на увесистом фолианте. Благо, профессор Бабблинг не слишком обращала внимание на нерадивых студентов, позволяя им сидеть тихо и спокойно посапывать. Ну, а Грейнджер с невероятной скоростью конспектировала лекцию Бабблинг аккуратным ровным почерком, бешено вращая глазами в сторону соседки по парте, уютно устроившейся на «Переводе редчайших рун» и прикрывшей глаза.
— Косоглазие, Грейнджер, — Гермиона слегка подпрыгнула на месте от неожиданно раздавшегося голоса Уайлд.
— О чем ты? — прошипела гриффиндорка, гордо встряхнув пышной спутанной гривой темно-каштановых волос.
— Если ты продолжишь так смотреть, то непременно заработаешь косоглазие. И не шипи как змея, а то становишься похожа на Паркинсон.
Гермиона задохнулась от возмущения, приоткрыв рот. Ее щеки покрылись слабым румянцем, и девушка обиженно отвернулась. Флоренс усмехнулась, подкладывая под подбородок еще и словарь.
— Почему ты так брезгливо относишься ко мне? Ты ведь такая же, как и я! Если тебя защищает твой скользкий дружок Малфой, то…
— Грейнджер, учись разделять брезгливость и безразличие, — тон когтевранки из расслабленного и полунасмешливого быстро стал холодным и жестким, и бледное лицо Флоренс словно заострилось. — Да, я грязнокровка, но я никого не принуждаю к дружбе с собой. И я не нуждаюсь ни в чьей защите. Запомни это.
Гермиона стушевалась, ощутив укол совести, и с новыми силами принялась строчить на пергаменте. Она порозовела под взглядом Голдстейна, внимательно и долго осматривавшего ее. Флоренс отвернулась от соседки и мутным взглядом золотисто-ореховых глаз уставилась в окно. Лил дождь, и через стекло было невозможно различить даже очертания Северной башни, находившейся напротив. Гарри с невольным интересом посмотрел на Флоренс, пытаясь понять, что они не поделили с Гермионой. Та обернулась и вопросительно посмотрела на лучшего друга, приподняв темную четкую бровь. Поттер вяло улыбнулся и уронил голову на руки. До звонка оставалось около четверти часа. *** С начала учебного года прошло полтора месяца, а дождь, казалось, никогда и не кончится. В гостиной Восточной башни было очень тепло. От мощного пламени в камине взлетали столпы ярких искорок, сухие поленья издавали приятное потрескивание. Отблески огня плясали по пушистому мягкому ковру в темно-зеленых и песочных тонах, по гобеленам на стенах, потолку, расписанному звездами, дивану и небольшому столику с кучей свитков пергамента и связкой орлиных перьев. В гостиной было два огромных стрельчатых окна с двухъярусными подоконниками и красивыми цветочными витражами. На подоконниках лежали большие мягкие подушки с однотонными наволочками и вышивкой. В одном из уютных кресел, свернувшись калачиком, устроилась Флоренс с потрепанным фолиантом в руках. Она усталым, расфокусированным взглядом скользила по строчкам книги, не воспринимая прочитанное. Ее мысли заполнила тяжесть гнетущих воспоминаний всей недолгой жизни — жизнь с выпивающими родителями, их гибель, потом приют, который хотелось забыть, как страшный сон, жестокая тетка, письмо в Хогвартс… Девушка с размаху бросила книгу на пол и вцепилась бледными худыми пальцами в волосы, опуская голову. В глазах противно защипало, к горлу подкатил плотный комок и под ложечкой засосало. Первым ее осознанным детским воспоминанием было то, как она сидит на полу в пустой холодной детской, голодная, грязная, зажимая уши руками. А за стенкой ругались и кричали в стельку пьяные родители. Так было до девяти лет. А в одну темную, пронизывающую ледяным воющим ветром и ливнем ночь пришла тетка, Оливия Уильямс. Флоренс пожила у нее ровно сутки на чердаке, пока дядя и тетя не отвезли ее в приют. Единственным человеком, кто к ней там хорошо относился, была мисс Грин, старая дева и хозяйка приюта. Но она видела маленькую воспитанницу всего лишь пару раз в месяц и не могла защитить Флоренс от издевательств и гнобления озлобленных детей. Девочка была «со странностями» и ее больше боялись, чем испытывали смех при виде нее. Но Уайлд вскоре получила письмо из таинственной Школы от странного забавного коротышки-старичка в странной одежде, в полах которой он путался, и в крошечных очках. Добродушный карлик представился как мистер Флитвик. И именно он стал проводником юной мисс Уайлд (старичок очень смешно произносил ее имя) в мир магии и волшебства. Флитвик, казалось, не замечал скверного и замкнутого характера будущей ученицы, неизменно пребывая в благодушном и шутливом расположении духа. И, отправляясь в Школу в уютном купе Хогвартс-Экспресса, Флоренс почувствовала себя свободной. Она не услышала, как открылся проход в гостиную и не услышала мягких стремительных шагов. Она резко вздернула голову, когда на ее плечо легла тяжелая прохладная кисть. Перед ней предстало как всегда мраморно-белое лицо Малфоя, сейчас искаженное удивлением и беспокойством. Серые потемневшие глаза проницательно вглядывались в ее теплые карие, наполненные непролитыми слезами, пытаясь проникнуть в душу. Драко слегка сжал плечо девушки.
— Что случилось, Уайлд? — решительно и твердо, но тихо произнес молодой человек.
— Жизнь, — хрипло усмехнулась Флоренс. — Жизнь случилась, Малфой.
Еще пару секунд они смотрели друг другу в глаза. И девушка, бессильно выдохнув, прижалась пылающим лбом к плечу Драко, касаясь темными душистыми волосами его ключиц. Поначалу молодой человек растерялся — у них не было принято проявлять какие-либо чувства по отношению друг к другу, кроме сарказма и заботы, прикрытой холодностью. Последний такой раз был на втором курсе, после особенного тяжелого лета в приюте. Драко тогда всерьез подумывал над тем, чтобы поговорить с отцом на тему Флоренс. Но девочка и мать отговорили его — одна дала крепкий подзатыльник по белобрысой голове, другая напротив, погладила и мягко уговорила отказаться от этой безумной идеи. Драко нерешительно, робко одной рукой погладил подругу по спине. Поняв, что она не собирается сопротивляться, второй прижал к себе и прикрыл глаза. Ее аромат заструился по стенкам горла, заставляя вскипеть кровь в жилах. Карамель, что-то цитрусовое, любимые мамины белые цветы и тот крем, которым Флоренс мажет руки перед сном. От нее пахло нежностью. Его лучший друг пах нежностью и материнскими цветами. Какая ирония.
— Прости, Малфой.
Юноша содрогнулся от этого хриплого шепота, пропитанного горечью и невыносимой усталостью.