— Что? Договаривай, Малфой!
— Ничего! — Драко затрясся от беззвучного смеха, скосив глаза на то место, где натянулась блузка на женском теле. Флоренс, словив его взгляд, возмущенно ахнула и мгновенно порозовела, покрепче запахнув полы черного изящного жакета.
— Ты…
— Я знаю, — весело ответил Малфой, приобнимая ее за плечи, — Дебил, идиот, придурок, старый развратник, потому что старше тебя на две недели, а еще белый, теплый, мягкий и пушистый! Поэтому-то ты меня и не бросишь…
*** Яркое апрельское солнце мягко окутывало своими шелковыми медовыми лучами пыльную библиотеку с бесконечными стеллажами с тысячами рядов книг, и на свету было видно, как в теплом подвижном воздухе кружатся пылинки. Из распахнутых окон влетал струящийся ласковый ветер, пахнущий свежестью талой воды и звонких капелей, имеющий обольстительную ноту ранних, хрупких, напоминающих изысканную акварель цветов, пропитанный бархатной нежностью прозрачно-лазоревого неба, дрожащий переливами весенних концертов скворцов. С улицы доносились взрывы радостного хохота и плеск воды в Черном озере — наверное, первокурсники баловались, кидая камушки в оттаявшую гладь. Солнце тоже довольно щурилось и подмигивало оживленному Хогвартсу, расплескивая брызги света и на тех, кто усердно готовился к экзаменам в библиотеке. Флоренс уже тошнило от одного вида этих идеально ровных рядов литературы, которым не было ни конца, ни края. Погода так и манила выбежать на улицу, подставить теплым лучам бледное лицо и вдохнуть полной грудью запах весны, которая шифоновой дымкой окутала всю Шотландию. Но нет. СОВ не давал ни минуты покоя, и Флоренс стала ловить себя на мысли, что становится копией заучки Грейнджер. А это было серьезным поводом задуматься и пересмотреть свои приоритеты. Особенно в такие чудесные деньки — выходные, когда все нормальные люди отдыхали с друзьями, наслаждались апрельским теплом, влюблялись и делали остальные вещи, присущие подросткам разумным и здравомыслящим. И Флоренс совершенно не понимала, как некоторые окружающие до сих пор ее терпят. Она стояла перед стеллажом, пробегаясь усталыми глазами по запыленным корешкам и искала хоть что-то стоящее для подготовки к Чарам. Эта секция была одной из самых отдаленных и светлых, где не было слышно зловещей и вездесущей мадам Пинс (впрочем, даже она попала под влияние великолепной погоды и не обращала внимания на редких посетителей ее священного заведения). Розоватые, голубые, зеленые и золотистые блики от красивых витражей зарывались в красиво переливающиеся волосы девушки, присобранные на затылке парой шпилек и при дневном свете имеющие сложный оттенок — что-то среднее между молочным шоколадом и кофе. Пушистые черные ресницы слегка подрагивали, прикрывая мягкий взгляд карамельно-карих глаз с золотистыми лучиками, а темно-каштановые густые брови красиво оттеняли мраморную бледность тонкой кожи. Школьная белая блузка была небрежно заправлена в форменную темную юбку, закатанные рукава обнажали красивые тонкие руки с хрупкими запястьями и изящными пальцами, а распахнутый воротничок открывал длинную нежную шею. Серебристо-синий галстук был ослаблен с небрежной легкостью, и придавал необычайной гармоничности этой серьезной девушке со строгим худым лицом, полным какой-то чарующей прелести и ускользающей красоты. Тонкую талию обхватили прохладные ладони с худыми точеными пальцами, к узкой спине прикоснулось стройное спортивное тело с холодным ароматом, а впалой шелковистой щеки коснулись шершавые тонкие губы.
— Ты прелесть, Уайлд! — озорно прозвучал прямо над ухом голос Малфоя, и девушка с перепугу дернулась в разные стороны, попытавшись выбраться из цепкой хватки.
— А ты осел, Малфой! — сердито пробурчала Флоренс, покрывшись ярким румянцем от нахального заявления.
Малфой рассмеялся своим завораживающим смехом, рассыпчатым и бархатистым. Он, лукаво прищурившись, всматривался в недовольное лицо девушки и самодовольно улыбался, не расцепляя рук. Тугой узел серебристо-изумрудного галстука был практически развязан, рубашка немного смялась, а распахнутый воротничок демонстрировал безукоризненно белоснежную кожу впалых ключиц. Пряди платиновых волос отливали жемчужным сиянием и с легкой небрежностью, безупречно вписывающейся в облик Малфоя, спадали на высокий ровный лоб. В миндалевидных серебристо-прозрачных глазах, искрящихся сверкающими льдинками, мерцала добродушная насмешка. Даже при не совсем оформившихся, еще юношеских лице и теле было бы полнейшей глупостью отрицать, что Драко Малфой был красив.
— Неужели ты смущаешься, Уайлд? — поддразнил слизеринец Флоренс, и та возмущенно раздула крылья длинного носа. — А еще ты трусиха.
Малфой ухмыльнулся и тихо рассмеялся, когда девушка с хлопком ударила его по руке.
— Чего тебе? — зашипела она. — Я занимаюсь, а ты мне мешаешь!
— Я тебя умоляю, Уайлд! — Малфой беззаботно закатил глаза, отойдя чуть назад, и оперся поясницей о небольшой столик, заваленный пергаментами, перьями и учебниками. Флоренс безуспешно попыталась вырваться из цепкой, но осторожной хватки, и недовольно нахмурилась, глядя на Драко снизу вверх. — Ты же зачахнешь за этими бесконечными уроками! А у меня на тебя еще есть кое-какие планы, — озорно добавил молодой человек, вновь улыбнувшись.
Он держал ее бережно, как хрупкую французскую статуэтку из старинного фарфора — словно она могла разбиться от неловкого движения. И, несмотря на суровое выражение лица, яркие глаза, на солнце отливающие бронзой, излучали смешливость и теплоту. Румяные губы налились клубничным соком, на щеках горел свежий румянец, а волосы источали головокружительный нежный запах — Флоренс Уайлд росла и расцветала с каждым днем все больше и больше, как утренняя майская роза, чистая и светлая, с каплями хрустальной росы на бархатистых лепестках. Тонкое лицо приобрело выразительные очертания, светилось солнечной лаской, когда оставалась наедине с ослом-Малфоем, и отбрасывало тень холодной насмешливости при остальных. И сейчас, даже с маской напускной строгости, она была живой. Была хороша свежим очарованием и яркостью прелестной юности.
— Ну, улыбнись! — Драко заглянул в ее неумолимые глаза заискивающе-плутоватым взором, и на его точеных бледных щеках появились столь редкие, но до жути обаятельные ямочки. Он знал, что перед этим Флоренс точно не устоит. — Ну же!
Девушка боролась с желанием взъерошить идеально уложенные белые волосы, расплыться в ясной, лучезарной улыбке и коротко поцеловать несносного Малфоя в щеку, тут же смущенно отворачиваясь. Вместе с тем хотелось капризно надуть губы, нахмурить брови и с гордым видом вздернуть нос (кажется, Паркинсон так всегда делала). Но Малфой продолжал загадочно улыбаться, и сопротивление оказалось бесполезным.
— Я не пойду гулять! Нет, нет и нет! Не проси даже! — Флоренс скрестила руки на груди, пряча улыбчивый взгляд и утыкаясь носом в прохладную, тонко пахнущую изысканным одеколоном шею Драко.
— Ладно, — он пожал плечами и хмыкнул. — Я посижу с тобой тут.
Она приподняла голову, мягко и нерешительно глядя на Малфоя с чистой, волнующей кровь наивностью в больших чарующих глазах. Ароматный шифоновый ветер, донесшийся из открытого окна, смешался с медовым светом, овевая лица студентов. Луч солнца заскользил по тонким приятным чертам девичьего лица, искрясь во взгляде россыпью золотистых топазов, подсвечивая светлую нежную кожу. Волнистая прядь выбилась из блестящего каштанового облака, закачалась, подхватываемая порывом ветерка, и изящно коснулась высокой, мягко очерченной скулы. Малфой не отрывал пронзительного серебристо-голубоватого взгляда, в котором отражалось солнце, от карамельно-карих глаз, очерченных линией бархатных черных ресниц. Он чуть приблизил лицо, наклонив острый подбородок, и теперь кончики их носов осторожно соприкасались. Горло Драко обволок невесомый сливочно-цветочный аромат теплой кожи и прекрасных волос, он слышал тихое, сбитое дыхание, чувствовал, как пульсирует артерия на тонкой шее. Скользнул взглядом к плавной линии нежных, шелково-розовых губ, к подрагивающему излому темных бровей. Прохладные, чуть шершавые губы накрыли ее, теплые и податливые. В груди обоих разлилось привычное сладко щемящее чувство, а в кончиках онемевших пальцев стало приятно покалывать. Поцелуй получился бережным, наполненным бескрайней трепетной нежностью и, вместе с тем, чем-то большим, таким, что взрывалось в сердце обжигающими искрами. Драко обхватил длинными жилистыми руками худощавое тело, невесомо касаясь ледяными бархатными пальцами пылающей кожи на шее, прикрыл глаза и отпустил весь вихрь беспрерывно кружащихся мыслей. Флоренс отвечала ласково, отдавая все свое лучезарное тепло, обвила хрупкими руками широкие плечи, приподнявшись на цыпочки. Рассеянные солнечные лучи ласково очерчивали сплетение фигур, оттеняя каждую черточку необычайно красивых лиц. Она оторвалась от него и замерла, взирая счастливыми прищуренными глазами на безмятежного Малфоя.
— Опять мятные леденцы?
Он фыркнул, обняв ее, тихо смеющуюся переливчатым живым смехом, и довольно улыбнулся. Противно заскрежетал дверной замок, и по плесневелым стенам поползли вереницы черных мохнатых пауков. Над дверью вспыхнул тусклый грязный факел, рассеивающий сырой холод подземелья. Бледный отсвет отразился в тонкой дорожке одинокой слезы на впалой щеке. Грохот распахиваемой деревяшки, и на пороге возникла коренастая фигура Пожирателя без мантии. Неровный свет коридорных факелов очертил короткие руки, сальные жидкие патлы, свисающие на одутловатое жирное лицо, и кривые ноги. На искореженных губах появился оскал звериной похоти, в маленьких, масляных, заплывших жиром глазках зажегся жуткий огонь, от которого сердце девушки затрепетало, как раненая птица в силках. Дверь захлопнулась, и сокрушительно рухнули последние надежды. Селвин стал мучительно медленно, вытягивая свою короткую жирную шею, подходить к девушке.