— Это полная жопа, — Скорпиус плюхается в кресло и, словив наигранно-строгий взгляд мадам Уайлд, строит трогательно-невинную физиономию. — А что такого? Это ведь правда! СОВ только через год, а нам уже все мозги забили этой хренотенью… Не надо на меня так смотреть!
— Двенадцать баллов, двенадцать! — Скорпиус влетает в Больничное Крыло, потряхивая листком с экзаменационными результатами. — Пусть мамаша подавится! А вы говорили, что я завалю Зелья… Ничего подобного, твердое «П»!
— Ну молодец, молодец, — усмехается Флоренс, — Тогда я не буду вспоминать последние двое суток, за которые ты поглотил половину моих справочников и университетских конспектов…
Скорпиус насупливается, а мадам Уайлд весело фыркает и, взъерошив ему белоснежную челку, протягивает набор сладостей из «Сладкого Королевства». Младший Малфой рос и с годами все больше становился похож на отца — та же рослая, почти изящная фигура, изысканно-властные жесты, безупречная скульптурная красота мраморно-бледного лица, льдистое серебро миндалевидных надменных глаз и идеальная небрежность платиновых волос. На него бросали вожделенные взгляды, восхищенно вздыхали и мечтательно хлопали ресницами студентки от мала до велика, но почему-то ничего на Скорпиуса не действовало. По нему вздыхала даже Лили Поттер, учившаяся на курс младше — удивительно красивая, похожая на старинную фарфоровую статуэтку девочка. Лили, необычайно привязавшаяся к Флоренс и помнящая ее еще с раннего детства, всё вскользь выспрашивала, как же все-таки понравиться кое-кому очень красивому, но неприступному, хотя и дружелюбному, но какому-то холодному… Что Флоренс могла ответить влюбленной по уши девчонке?.. Она помнила себя в школьные годы и не могла ничего посоветовать, хотя, конечно, весь этот флер любви покинет Лили, как только Скорпиус выпустится из Хогвартса… А у юной мисс Поттер все впереди: она и умница, и добрая душа, и истинная гриффиндорка, и настоящая красавица с нежным тонким лицом, отливающими изумрудом глазами и водопадом медово-рыжих, точь-в-точь, как у матери, волос. Вся эта неразделенная школьная любовь «на века» должна только закалить Лили, которую родители баловали и холили, как только могли. Если верить Джинни, то великих чувств у них с Гарри не возникло, но уважения, взаимопонимания и поддержки в их семье хватало сполна, потому единственная дочь и росла в чудесной атмосфере тепла и уюта. Скорпиус заканчивал шестой курс, когда состоялся разговор, который должен был или разрушить эти почти родственные узы, или затянуть их в нервущийся вечный узел.
— Челси Брент сегодня прислала мне любовное послание, — с долей язвительной насмешки произнес Скорпиус, закидывая ногу на ногу и напарываясь на холодно-серьезный взгляд Флоренс. — Ну что вы так смотрите? Разве это не смешно?
— Если честно, то смешно, — ответила женщина, опираясь поясницей о подоконник, и устремила пронзительный взгляд, подернутый тонкой пеленой задумчивости, на профиль юноши. — Но не вздумай насмехаться над бедной девочкой. Пусть она переживает свои чувства без унижений.
— Да разве это унижение — сказать то, что думаешь?! — возмутился Скорпиус, понявший, что поддержки в этом вопросе он не получит. — Я просто хочу сказать ей, что она мне не нравится, и все! Я же не собираюсь ей грубить или что-то такое…
— Просто не отвечай, — мягко ответила Флоренс, — Она все поймет. Ты все же немного эгоистичен и пока не понимаешь, как любое неосторожное слово может задеть влюбленную девушку.
— Да что ж они все какие ранимые!.. — проворчал Скорпиус и вздернул острый подбородок. — А почему вы так уверены, что она обидится? Вы что, были влюблены?
— Представь себе, юноша, я когда-то была юной и была без ума не только от пробирок и котлов! — с шутливой обидой воскликнула Флоренс. В душе резко что-то дернулось, опуская на горло тяжелый, будто ватный груз прошлого.
Женщина тихо рвано вздохнула и на мгновение закусила изнутри щеку. Да, этот мальчик даже не представлял, как она любила, когда ей было столько же, как ему!..
— А что тебя смущает? — с несколько натянутой улыбкой спросила Флоренс, взглянув на Скорпиуса.
Он, напрягшийся от ее смены настроения, неловко повел плечом.
— Ну… не знаю. Просто вы такая, такая… — юноша неопределенно всплеснул рукой, но слов подобрать так и не сумел. — А в кого, если не секрет?!
Флоренс похолодела. На кону стояло очень многое, что она не готова была потерять. Сказать ему? Промолчать? Соврать? Он ведь все равно может узнать… Путаные мусли походили на раскаленный клубок ржавой колючей проволоки, безжалостно впивающейся в кожу черепа. Скорпиус пронзительно прожигал ее взглядом примерно минуту. Потом он откинулся на спинку кресла, слегка сузил холодные жемчужно-серые глаза и изогнул губы в тусклой грустной полуулыбке.
— Это мой отец, правда?
Печальный и усталый золотисто-карий взгляд был ему самым точным ответом.
— Мои родители никогда не любили друг друга, вы знаете. Я видел у папы несколько ваших колдографий, и это при том, что он терпеть не может хранить всякие глупые бумажки, — Скорпиус слегка усмехнулся. — Я никогда не понимал, что именно моя мать вечно припоминает отцу, но все же догадывался. Скажите, почему он не женился на вас? Моей матерью могли бы быть вы…
Флоренс обхватила себя за плечи, как от резкого порыва сквозняка, и поежилась. Малфой-Мэнор, темная пелена перед глазами, мерзкий разномастный шепот, запах плесени и гнили, бесконечная, как пламенеющая адская геенна, боль.
— Это все очень тяжело вспоминать, Скорпиус. Рассказывать это тебе должна уж никак не я. Единственное, что я до сих пор не в силах понять, так это почему твой отец женился на твоей матери. Но меня это уже не слишком трогало, и я давно отпустила все это.
— Разве вы не жалеете о том, что могло бы быть? — недоверчиво спросил Скорпиус.
Флоренс коротко улыбнулась.
— Это самая глупая вещь на свете, я тебе скажу. Ничего полезного… Но я бы все равно не жалела. Я вполне довольна тем, как сложилась моя жизнь. Мне не о чем жалеть, правда.
Скорпиус тихо выдохнул и нахмурился, погрузившись в какие-то свои мысли. Он встрепенулся, когда ласковая тонкая рука опустилась ему на плечо, и всего на мгновение, но искренне улыбнулся. Флоренс улыбнулась в ответ, и у глаз обозначились тонкие лучики первых морщин. Когда приходила пора покидать Хогвартс и отправляться во взрослую жизнь, все выпускники, казавшиеся уже совсем взрослыми, на несколько часов становились маленькими детьми. Даже самые суровые не могли не проронить слезу на этом светлом и немного грустном празднике, девочки плакали и смеялись одновременно, кружась в нежном вальсе с юношами, а с потолка слетали звезды, рассыпающиеся серебристой пылью. Вчерашние ученики долго обнимали профессоров, обещали писать и навещать, бродили по пустынным коридорам и ловили последние благоуханные мгновения детства. К Флоренс всегда подходили прощаться самые неугомонные студенты, которые из Больничного Крыла практически не вылезали, а если и покидали его, то только при помощи самых хитроумных методов. Неизлечимые романтики дарили любимой школьной медсестре собственноручно содранные букеты цветов из теплиц мадам Стебль, читали довольно бездарные, но трогательные стихи и обещали оповестить, когда будут близки к развалу Туманного Альбиона. Флоренс, когда Скорпиус подошел к ней в самом конце выпускного, с улыбкой заверила, что надерет ему уши, если он не будет писать как минимум пять раз в неделю. Он, усмехнувшись, крепко обнял ее, и Флоренс почувствовала, как непрошенные слезы обожгли уголки глаз. Как же тяжело было расставаться с этим мальчишкой, ставшим почти родным для нее!.. Скорпиус вместе с друзьями убежал к Черному Озеру, еще подернутому жемчужно-серой вуалью тумана, где разгорался их первый взрослый рассвет. В коридоре, медленно заливаемом янтарно-коралловыми лучами солнца, появилась высокая мужская фигура в черном отглаженном костюме. Сердце Флоренс до краев наполнилось блаженной теплотой, которая нашла полувоздушное отражение на ее темно-розовых губах. Драко Малфой улыбнулся одними лишь глазами. По всему школьному коридору пронесся вихрь миллиардов земных лет, облеченных в невесомую дымку зачарованного рассвета.