Гермиона на мгновение прикрыла глаза, успев сотню раз пожалеть, что вообще полезла к Поттеру со своей заботой. Но отступать было поздно.
— Я все это знаю, Гарри, — терпеливо проговорила девушка. — Но я сейчас не об этом. Тебя грызет что-то еще. И это явно не связано с Министерством или… ну, Сам-Знаешь-Кем.
Юноша злобно зыркнул на подругу, складывая руки на груди. Всполох пламени осветил сочащийся мелкими капельками крови шрам на левой ладони. Гермиона устало вздохнула, проведя тонкими пальцами по своим волосам.
— Что ты имеешь в виду? — недоверчиво приподнял подбородок Гарри, сверкнув глазами.
— Скажи, это связано с… ней? — гриффиндорка приготовилась зажмуриться от очередного приступа ярости своего друга.
— С кем? — равнодушно бросил молодой человек, заметно побледнев.
Внимательная Грейнджер вяло покачала головой и положила узкую светлую ладонь на плечо Гарри, придвигаясь ближе. Девушка поняла, что попала в яблочко.
— Гарри, давай поговорим откровенно, — мягко предложила Гермиона, успокаивающе похлопывая подушечками пальцев по темно-синему школьному джемперу однокурсника на его плече. — Выскажись, тебе станет легче. Я не враг тебе, Гарри, — поспешно добавила она, заметив, как Поттер близок к тому, чтобы вновь взорваться.
Юноша испытующе смотрел на подругу пару секунд, а потом откинулся на мягкую спинку темно-красного дивана и прикрыл глаза подрагивающими веками.
— Скажи мне, что ты об этом думаешь? — вяло и едва слышно попросил он, чувствуя, что злоба отступила, оставив его наедине с бессилием и растерянностью.
Гермиона тяжело вздохнула. Убрала руку с плеча Гарри и вновь начала перебирать волосы, устремляя задумчивый взгляд на Живоглота, мирно дремавшего в кресле у окна. Сбежал из гостиной старост Гриффиндора вслед за своей хозяйкой, не желая оставаться один на один с Рональдом, который, мягко говоря, не слишком любил обожаемого питомца Грейнджер. Глотик мирно посапывал, и его приплюснутая мордашка чуть сморщилась во сне. Видно, ему снилась какая-нибудь жирненькая аппетитная мышка на ужин.
— Гарри, понимаешь… Она неплохой человек по своей сути, умна и симпатична, я понимаю. У нее есть какой-то особый магнетизм, шарм, если угодно… И даже ее характер, — девушка повела тонким плечиком, — Он не такой уж отвратительный. Просто она слишком… слишком прямолинейна и иногда грубовата. И похоже, что у нее не совсем все гладко в жизни — я знаю некоторых людей-маглов с такими же, эм-м-м… особенностями темперамента. Как правило, они получили в детстве какую-либо душевную травму, которая так на них отразилась.
— А можно как-то сгладить эти… как ты выразилась, особенности? — Поттер, внимательно вслушивающийся в сбивчивый ответ Гермионы, устремил на нее пронзительный взгляд зеленых глаз.
— Можно, — немного грустно усмехнулась гриффиндорка. — И опытным путем выяснилось, что можно даже завоевать ее доверие и дружбу.
— Каким еще опытным путем? — непонимающе нахмурился Гарри, оглядываясь на мяукнувшего Живоглота, который соизволил проснуться и теперь лениво потягивался.
— Малфой. — коротко бросила Гермиона, отводя взгляд темно-карих глаз.
Юноша неосознанно взъерошил свои и без того непослушные вихрастые смольно-черные волосы, сцепляя челюсти. Ну конечно. Малфой. Ее лучший друг, таскающийся за ней всюду, как привязанный, и заботящийся о ней так, словно это был не Малфой. Это было поразительно для всех. Брезгливый и напыщенный аристократ, считавший маглорожденных едва ли не за тараканов, бегал за грязнокровкой, которая к тому была без лишнего кната в кармане. И плоды его трудов увенчались успехом — Драко стал ее единственным и ближайшим другом.
— И, Гарри, позволь дать тебе дружеский совет, — Гермиона аккуратно сжала его напряженную кисть своими тонкими пальцами, и в ее красноречивых глазах мелькнуло сожаление. — Забудь. Она не для тебя.
— Но она и не для Малфоя, — прошипел Гарри, до хруста сжимая руку подруги.
— И не для Малфоя. Она будет ничьей. Запомни это, пожалуйста, и оставь глупые мысли. Подумай лучше о СОВ или о создании клуба для нормальных занятий по Защите. Это сейчас куда важнее, — своим привычным назидательным тоном закончила Гермиона, выдергивая онемевшую и красную ладонь из хватки Гарри.
Девушка поднялась и подхватила на руки Живоглота, намеревавшегося отправиться на ночную охоту, а не на сон грядущий. Котяра оскорбленно взвыл, но вырываться не решился — сразу бы получил по первое число от строгой хозяйки. Поэтому ему лишь осталось раздраженно мотать рыжим пушистым хвостом и щурить огромные совиные оранжевые глаза с узкими зрачками.
— Спокойной ночи, Гарри. Ложись спать, уже поздно, — Гермиона заботливо осмотрела по-прежнему бледное лицо друга. — И не думай ни о чем. До завтра!
И староста проскользнула за портрет Полной Дамы, оставляя за собой пару клочков рыжей кошачьей шерсти, легкий аромат пергамента и кофе и тягостную, вязкую тоску. На Гарри накатило гнетущее чувство одиночества и непонятости. Лучшая подруга так и не смогла дать нужный совет, лишь наказав не вспоминать и забыть. Но как забудешь этот головокружительный аромат тепла, словно распахивающий душу навстречу свету, этот магнетический взгляд и блеск густых волос? А ведь у Гермионы тоже карие глаза, но более темные и без золотистого оттенка. А у нее они почти медовые. По крайней мере, сегодня они казались именно такими. У юноши прилила кровь к вискам, сердце бешено забилось от воспоминаний. Он закинул ноги на диван и прилег, поворачивая голову к камину. В стеклах круглых очков замерцали отблески яркого пламени, а в изумрудно-зеленых глазах стали вспыхивать огоньки надежды. Надежды на светлое будущее. Молодой человек погрузился в мир сладких грез наяву, блаженно закидывая руки за голову и рисуя в своем воспаленном воображении самые приятные картины возможного счастливого будущего. Когда Гарри представил себе маленьких детей — мальчика с темно-каштановыми волосами и тонким длинным носом и девочку с бантиком на ярко-черных локонах и с озорным блеском в медовых глазах, то впервые за последние несколько недель погрузился в глубокий спокойный сон. *** Флоренс, еле передвигая ногами, вошла в свою комнату, в которой уже царила вечерняя темнота, и сбросила с себя школьную мантию, которую надела на наказание к Амбридж поверх того, в чем она была на пикнике с Драко. Девушка, обмякнув, упала в мягкое, пухлое кресло с обивкой из нежно-серого вельвета и расслабила дрожащее тело. Устремила затуманенный взгляд на будильник, стоящий на прикроватной тумбочке — циферблат, излучающий магический свет в темноте, показывал, что большая стрелка находилась почти у двенадцати часов. Флоренс с фырканьем выдохнула. Кожу под ключицами раздирала адская пульсирующая боль, но сил встать с уютного теплого кресла почти не было. Наконец, пересилив себя, девушка поднялась и поплелась к своему платяному шкафу с одеждой. Захватив халат и чистую теплую пижаму, Флоренс открыла дверь в ванную, которая была совмещена со спальней. Это было небольшое помещение, отделанное светло-бежевой плиткой, с душевой кабиной, раковиной, унитазом, небольшим зеркалом, в котором можно было увидеть себя по пояс, и парой белых шкафчиков на стене. Флоренс довольно быстро сдернула с себя свитер, скинула полусапожки и вылезла из джинсов, оставаясь в одном нижнем белье. Студентка сейчас не обращала внимание на свое худое, почти костлявое тело, взгляд девушки был прикован к отражению своей груди в зеркале. Прямо под ключицами был кровоточащий шрам в виде фразы, который она смогла прочитать задом наперед в гладкой, холодной поверхности зеркала. «Грязнокровки должны знать свое место». Разъедающая боль стала ничем по сравнению с тем, что творилось у Флоренс в душе. Ее искромсали на куски, растоптали, и осколки чего-то острого и жгучего впивались в нее. Ее жизнь давно сломана. А из-за этой гребаной чистоты крови они хотят окончательно добить ее. Девушка оперлась ладонями о край раковины, прерывисто дыша. Темные волосы закрыли ее лицо с обеих сторон, в уголках глаз защипало, а через мгновение в груди студентки словно прорвало плотину, и Флоренс осела на пол, содрогаясь в бесшумных рыданиях и закрывая лицо жилистыми руками. Непролитые за все эти долгие годы слезы градом катились по впалым щекам и подбородку, наконец найдя выход. Последний раз она так плакала лет в семь, когда отец больно отхлестал ее по щекам, а трезвая мать бросилась закрыть дочь от ударов. Разъяренный отец с жуткими, налитыми кровью глазами, отвлекся на жену и избил ее до полусмерти. Потом ушел, хлопнув дверью, а маленькая Флоренс склонилась над бессознательной матерью и рыдала навзрыд. Но тоже бесшумно, не издавая ни единого звука. И с тех пор только один раз она позволила себе пролить пару слезинок. На четвертом курсе перед Святочным балом, когда поругалась с Малфоем. Флоренс помнила, как юноша отшатнулся от тех слов, которые она ляпнула в гневе. Хотелось сразу схватить его за руку, осторожно положить руку ему на плечо, шепотом прося прощения. И он простил бы, будучи не в силах долго сердиться на нее. Но чертова гордость и обещание самой себе. Ведь Флоренс зареклась привязываться к кому-либо, а уж тем более к Малфою. Но нарушила обещание. И разбила что-то внутри им обоим. Слезы прекратили литься, дышать стало легче. Флоренс медленно тряхнула головой и почувствовала, как шрам стал будто гореть на ее холодной коже. Она, тихо шмыгнув и поморщившись, достала из шкафчика под раковиной маленькую бутылочку с настойкой растопырника. Девушка трансфигурировала из упавшего неизвестно откуда винтика чистую тряпочку и смочила ее в настойке. Затем приложила к шраму и почувствовала, как жгучая боль потихоньку отступает. Рана быстро затянулась, оставляя после себя лишь красный след и покалывание. Флоренс поднялась на ноги, сделала несколько неуверенных шагов и включила душ в кабинке, залезая в нее. Вскоре ванную заполнил тонкий аромат цветочного шампуня и горячий пар. *** Флоренс расправила теплое верблюжье одеяло с чистым, накрахмаленным пододеяльником из белоснежного хлопка и взбила пышные мягкие подушки, свежо пахнущие мятной зубной пастой, эвкалиптовыми пастилками от кашля и «морозным» стиральным порошком. Студентка уже была одета в пижаму, поверх был небрежно наброшен махровый темно-синий халат. Толстая белая свеча в медном подсвечнике мягко мерцала, слабо освещая пышное орлиное перо (подарок Малфоя) и исписанный мелким убористым почерком пергамент на столе. Будильник был переведен на более позднее время — в выходные завтрак начинался не в половину восьмого, а на час позже. И все же что-то не давало Флоренс покоя. Она выскользнула в прохладный коридорчик с огромным стрельчатым окном без витражей и остановилась перед темной дубовой дверью напротив. Почти вверху была серебристая эмблема Слизерина и под ней инициалы Д.М. У Флоренс был бронзовый орел, Ф.У. и точно такая же дверь. Девушка, поколебавшись секунду, осторожно нажала на дверную ручку, и та с легким щелчком подалась. Дверь отворилась без малейшего скрипа, и Флоренс бесшумно вошла — даже ее хлюпающие теплые тапочки перестали издавать те звуки, над которыми любил потешаться Малфой. Комната была оформлена — естественно! — в всевозможных тонах зеленого. Ковер, кровать с пологом, два кресла, тумбочка, письменный стол и стул. Все как у самой когтевранки. Только вот на столе был идеальный порядок — учебники стояли строго по линеечке, исписанные пергаменты лежали в ровной стопочке, чернильница была безупречно чистой, а параллельно ей лежало удобное фазанье перо, которым Малфой пользовался еще в прошлом году. Оглядев чистейший стол без единого чернильного пятнышка, Флоренс хмыкнула — в Драко всегда проскальзывал перфекционизм, выражавшийся в сущих мелочах: всегда безупречно отглаженной и свежей одежде без единой лишней складочки, ровных стопках книг даже в библиотеке во время выполнения домашки, покрывало на постели, идеально застеленное. Все должно быть идеально. На тумбочке рядом с будильником стоял канделябр на три свечи, и все три окропляли горячим воском белоснежную салфетку, на которой стоял подсвечник. Какой-то маленький потрепанный фолиант в кожаном переплете был небрежно брошен на край смятой простыни в ногах у Малфоя. Последний, обхватив вторую подушку бледными руками, казавшимися в тусклом свете свечей еще более жилистыми, нежели обычно, тихо и мерно сопел в шелковую наволочку. У Малфоя всегда было личное постельное белье — он признавал только шелк и только зеленый. Цвет зеленого мха или, на крайний случай, Красного моря[2]. Это было настоящим пунктиком Драко, и Флоренс давно махнула рукой на его благородные бзики — какая разница, на чем и в чем спит Малфой! А вот младшая Гринграсс и повернутая Уоррионгтон недавно пытались выяснить эти милые подробности у соседки своего обожаемого Драко. И были посланы далеко и надолго. Малфой что-то проворчал во сне, переворачиваясь на спину и блаженно улыбаясь, и откинул одеяло по пояс. Флоренс почувствовала, как внутри что-то сжалось и затрепыхало при виде безмятежного и полуобнаженного Драко с растрепанными белоснежными волосами. Черты его безупречного лица в полумраке казались выточенными из мрамора, а тот аромат, от которого у девушки в горле вставал странный комок, казалось, только усилился в холодном воздухе этой комнаты. Флоренс осторожно вдохнула — запах был свежим, как утренний бриз, миндаль почти улетучился, и ледяная мята дурманила ей голову. Все такое холодное, но неминуемо притягательное. Девушка тряхнула головой, и мокрые волосы, нежно пахнущие белыми цветами и цитрусом, разлетелись по плечам и груди. Видно, чуткий нос Малфоя уловил этот тонкий аромат, и молодой человек издал тихий полувздох-полустон. Флоренс испуганно отшагнула назад и, поспешно задув свечи, быстро вышла из спальни Малфоя, неслышно прикрывая дверь. А Драко, разочарованно буркнув, перевернулся на живот и вновь уткнулся лицом в подушку, обвивая ее длинными белоснежными руками с почти паучьими пальцами. Комментарий к Chapter IV [1] нет, это не то, о чем вы подумали) Просто я не знала, как скартавить слово “как”, поэтому получилось то, что получилось