Когда может, Жаки сопровождает отца в его поездках, в частности в Кабилию, которую он особенно любит. «Это самые утомительные, но и самые интересные дни». В остальном он чувствует себя «как никогда больным и неврастеничным… Я позволяю себе самые простые удовольствия; играю в бридж, покер, езжу на машине, сажусь в поезда, наслаждаюсь обществом людей, насколько я знаю – абстрактно – посредственных». Из-за слишком калорийной пищи, которой его кормят дома, он быстро набирает потерянные в Париже килограммы. Но его новая фигура ему совсем не нравится, и он пишет на обратной стороне фотографии, которую отправляет Мишелю: «Вот та огромная вещь, которой я стал. Не имею больше ничего общего с „самим собой“ и унываю еще и поэтому».
Большая часть писем молодых людей посвящена этим летом комментариям прочитанного. «Дневник» Жюльена Грина, который рекомендует другу Монори, Деррида не привлекает:
Простишь ли ты мою претензию, если я скажу тебе, что жанр «Личного дневника» – это жанр, который всегда чересчур искушал меня и от которого лично я слишком воздерживаюсь, чтобы быть снисходительным к слабостям и легким решениям, провоцируемым им у других.
Этими днями я перечитываю, например, «Дневник» Жида в издании Pleiadè, и Жида мне нужно объяснять бесконечной цепью определений, то есть мне нужно его аннулировать, чтобы не видеть в нем памятника глупости, наивности, если не интеллектуального изъяна, а ведь несколько лет назад Жид восхищал меня[101].
Тем не менее Деррида с восторгом перечитал повесть Жида «Тесные врата». Он открывает Мориса Сакса, по его мнению, замечательного.
По традиции Жаки переходит в другой класс, из К2 в K1, оставшись на второй год. Но большинство его товарищей остаются с ним; новые – только преподаватели. Существенное изменение в преподавании философии: христианского демократа Этьена Борна сменяет Морис Савен, ученик Алена. Он переходит сюда из лицея Фенелона, где, говорят, ему находят замену из-за его слишком явной склонности к девушкам: некоторые из них тем не менее продолжают под любым предлогом встречаться с ним у входа в лицей Людовика Великого. Литературного склада ума, страстный любитель театра, Савен регулярно публикуется в Les Temps modernes, Le Mercure de France и La Table ronde. На лекциях он иногда упоминает Пруста и Равеля, Башляра и Фрейда, рекомендуя в то же время не ссылаться на них на конкурсе.
Несмотря на эти несколько модернистские наклонности, стиль Деррида, похоже, оценен Морисом Савеном не столь высоко, как Этьеном Борном. Его первая работа получает всего 11,5 балла из 20, что, впрочем, для лицея Людовика Великого нормально. Оценка суровая, но внимательная: «Бесспорно, в том, кто здесь держит перо, присутствует философ. Что касается исторической части, на этих страницах слишком много философии. Потому что от философии, если ее свести к резюме, ничего не остается. Но когда вы беретесь за анализ, то, несмотря на слишком „специализированный“ и герметичный язык, ваш текст становится очень интересным и приобретает ряд хороших качеств». На полях одного и впрямь мудреного абзаца Савен отмечает: «Признаюсь, мне очень трудно следовать за ходом мысли. Подумайте о читателе…». Деррида окончил работу в не слишком академическом стиле – двумя с половиной страницами «маргиналий». Это серия коротких абзацев, написанных почти как афоризмы и совершенно оторванных от главной идеи работы. Последняя запись занимает всего одну строку и к предложенной теме относится лишь косвенно: «Любовь: отдаться несоизмеримому; безумию». «Интересно, но бесполезно», – сухо отмечает Савен[102].
На второй год подготовительных курсов Жаки и правда чувствует порой, что вот-вот соскользнет в безумие. Дисциплина в интернате давит на него пуще прежнего. Холод, плохая гигиена, скудное питание и отсутствие всякого личного пространства становятся для него невыносимыми. Вечерами то и дело его душат слезы, он не может работать и даже общаться с товарищами. Одна только связь – все более экзальтированная – с Мишелем Монори помогает ему держать удар. Работая вместе в «музыкальной комнате» – у Мишеля привилегия хранителя ключа, – они начинают писать новеллы и поэмы, которые не без опаски передают друг другу. Однако Жаки все чаще жалуется на какую-то «болезнь», столь же тяжелую, сколь и неопределенную. Все время на грани нервного срыва, он плохо спит, не может есть, его часто тошнит.
102
Это, как и многие другие сочинения, Деррида хранил всю жизнь. Сейчас оно находится в Специальной коллекции университета Ирвайна. У него сохранится манера добавлять к некоторым текстам длинный постскриптум, как, например, в случае написанного к 50-летию Les Temps Modernes эссе «Il courait mort, salut, salut», переизданного в: Derrida J. Papier Machine.