Пол Стретерн
Деррида за 90 минут
пер. с англ. А. Турунтаевой
«Больше всего на свете я люблю воспоминания и самое Память», — написал в 1984 году Жак Деррида в своих мемуарах о недавно скончавшемся друге, философе Поле де Мане. И в то же время, по признанию Дерриды, — «у меня никогда не получалось рассказывать истории». Для автора эти высказывания отнюдь не являются взаимоисключающими.
«Он утрачивает способность к повествованию как раз потому, что остается верен памяти», — говорит Деррида о себе. Только тогда образ остается «разборчивым». Если же этот образ сделать частью некоей «истории», навязывающей ту или иную интерпретацию, то он неизбежно станет более расплывчатым и менее «раз борчивым». Вроде бы все понятно. Правда, немного неясно, почему же в самих мемуарах нет ни единого образа друга автора и даже ни единого воспоминания о нем. Само собой, нет и намека на какую-либо историю о покойном, ведь история навязывает интерпретацию. Но как ни парадоксально, эти так называемые мемуары посвящены интерпретации интеллектуальных достижений друга. Говоря словами Дерриды, он «вступает в непрямой диалог» с де Маном и его творчеством. Интерпретация поэтому тоже неявная: она осуществляется при помощи таких фигур, как Хайдеггер, Остин, Гельдерлин и Ницше.
Таким образом, любой, кто захочет рассмотреть теории Дерриды с точки зрения простого здравого смысла, сразу же окажется в очень неудобном положении. Мало того, подобный подход идет вразрез с духом и буквой всего творчества исследуемого. Поэтому я честно хочу предупредить читателей, что предпринятые в данной книге попытки разъяснить биографию и творчество Дерриды были бы заклеймены философом как непродуктивные и безнадежно предвзятые.
Зато он непременно одобрил бы юмор. Деррида сам большой поклонник юмора, шутки и игры слов. Хотя и тут не все слава богу — юмор Дерриды довольно специфический, это юмор французского интеллектуала. Он уходит корнями в модернистскую традицию, характерную для искусства и мысли континентальной Европы, которая известна под названием «теории абсурдного». Попав в абсурдную ситуацию, невинные обыватели, не посвященные в круг французских интеллектуалов, скорее всего начнут смеяться. Наивность их заслуживает сожаления, ибо абсурд — это явление в высшей степени серьезное. То же самое и с юмором Дерриды. Он — дело серьезное. Он не смешон (кроме как для французских интеллектуалов).
Да он и не должен вызывать смех. Хотя Деррида и еврей, как Вуди Аллен, при всем желании нельзя найти ничего общего в их юморе.
А кому из них — манхэттенскому ипохондрику или великому парижскому интеллектуалу — лучше удалось объяснить изменчивую человеческую природу, это уже другой вопрос.
Основой «философии деконструкции» Дерриды является следующее утверждение: «Нет ничего, кроме текста». Тем не менее тот факт, что Жак Деррида родился в Алжире в 1930 году, неподвластен какой бы то ни было деконструкции, в какую текстуальную форму его ни облекай.
Родители Дерриды были «ассимилированными» евреями и принадлежали к кругу мелкой буржуазии, будучи таким образом одновременно и членами французского колониального класса, и изгоями внутри него. Деррида рос в столице, приморском городе Алжире. Жизнь европейцев здесь протекала в приятной бесцельности по средиземноморскому обычаю — между работой, кафе и пляжем. Алжирский вариант бесподобно описан в романе «Посторонний» французского писателя Альбера Камю, который сам вырос в Алжире.
Деррида жил на улице Св. Августина. Этот факт позднее сыграл важную, хотя и не совсем понятную роль при написании Дерридой в 1991 году автобиографии.
Он назвал ее «Циркумфессия», намекая на две важнейшие темы сочинения — обрезание (circumcision) и исповедь (confession). Тем не менее по прочтении работы ни то, ни другое яснее для нас не становится. В одном месте Деррида пишет, явно имея в виду себя: «Лира в одной руке, нож в другой — он осуществляет свое собственное обрезание». Но уже через несколько страниц мы находим следующее заявление: «Обрезание — вот та угроза, что заставляет меня писать». С исповедью все так же туманно. В одном месте автор говорит: «Я все время ей лгал (имеется в виду его мать. — Прим. перев.), как, впрочем, и всем вам». Далее следует длинная латинская цитата из «Исповеди» св. Августина. «Циркумфессия» Дерриды вообще изобилует латинскими цитатами из св. Августина, с которым автор находит много общего. Св. Августин действительно родился в 354 году до н. э. в римской колонии Нумидия, что находилась на территории современного Алжира. Прочие же моменты, связывающие Дерриду с раннехристианским философом и мастером религиозной исповеди, не столь очевидны.
Но Деррида не только ищет сходства со св.
Августином, он еще и воображает его себе в виде «маленького еврея-гомосексуалиста (из Алжира или Нью-Йорка)» и даже говорит о своей собственной «невозможной гомосексуальности».
И наконец, следует признание: «Я не знаю, кто такой святой Августин». Теперь, когда мы это выяснили, самое время обратиться к фактам.
В 1940 году Вторая мировая война пришла и в Алжир, Дерриде было тогда 10 лет. И хотя на территории страны не прогремело ни одной битвы и ни один немецкий солдат так и не ступил на ее землю, отравляющее дыхание войны не обошло стороной жителей этой французской колонии, ставшей частью нацистской империи. Лучше всего описать господствующую тогда атмосферу удалось опять-таки Камю в другом его романе «Чума». Франция была повержена, и французская колония Алжир перешла под уп равление коллаборационистского режима Петэна.
В 1942 году в согласии с нацистской линией были приняты законы о расовой чистоте, выпустившие на волю дремавшие до тех пор латентные антисемитские настроения среди европейского населения колонии. Один учитель сообщил Дерриде, что «французская культура создавалась не для маленьких евреев». Обыкновенно почетная обязанность поднимать по утрам над школой французский флаг предоставлялась лучшему ученику в классе, но из-за Дерриды это пришлось поручить ученику номер два. Для приема в лицей (старшие классы средней школы) была введена система квот, по которой количество учащихся евреев не должно было превышать 14 %. Директор школы, где учился Деррида, по собственной инициативе уменьшил эту квоту до 7 %, и Деррида был исключен. Это в школе, на улице же дело могло дойти до прямых оскорблений и даже насилия.
Можно только догадываться, какое впечатление все это могло произвести на исключительно одаренного и чувствительного мальчика. Также можно понять, почему, будучи уже взрослым чело веком, Деррида всячески открещивался от попыток проследить влияние этого раннего опыта на его дальнейшую мыслительную деятельность. В конце концов, он поставил себе целью исследовать философию, а не самого себя. Он последовательно избегал сообщать о себе сведения личного характера, которые помогли бы установить причинно-следственную связь между его биографией и творчеством.
И он имел на это право как человек, выживший несмотря ни на что и сумевший создать свою философию вопреки всем попыткам саботировать его интеллектуальную и общественную жизнь.
Какое-то время подросток Жак не получал вообще никакого образования. Его записали в неофициальный еврейский лицей, но он тайком прогуливал большую часть занятий. Он понимал, что как еврей он «принадлежит» иудаизму, но в то же время по своему воспитанию являлся ассимилированным членом европейского общества, которое теперь от него отвернулось. Этот ранний болезненный опыт сделал Дерриду противником расизма в любых его проявлениях. Однако, по словам коллеги Джеффри Беннингтона, Деррида «не терпел любого отождествления со стадом, как и требований обозначить свою принадлежность к какой бы то ни было группе вообще, даже если они исходили от евреев».
Когда после окончания войны стало возможным продолжать образование обычным путем, Деррида уже превратился в непослушного ученика, которого интересовал лишь футбол. Он мечтал стать профессиональным футболистом. Это была не такая уж мещанская мечта, как может показаться на первый взгляд. Всего десять лет назад Камю играл за футбольную команду «Гонщики Алжира». В этот период Деррида случайно услышал по радио передачу о Камю и заинтересовался философией. Идеалом Дерриды был мыслящий человек действия.