…В тот вечер у меня появился Саид. Мы презентовали наш новый кальянный табак «HOOKAH CIGARS ORIGINAL», и где-то ближе к концу славного вкушения табачного дыма в клуб вошел человек, казалось бы, совершенно из другой жизни. Сразу возникло впечатление, что он явился сюда, в московскую суету, сойдя с классической персидской миниатюры. Высокий, с обветренным в боях лицом воина, очень цепким, жестким и при этом веселым взглядом кажется, сейчас натянет лук и поразит любого врага, – он принес с собой дух Азии, верней, того, что я сам хотел увидеть в Азии.
– Ирина Аржанцева велела мне с вами познакомиться, – он безошибочно выделил меня и встал за правым плечом, у барной стойки.
Я что-то еще вещал несколько минут, Саид внимательно слушал. Как только я закончил, он тут же перешел к делу и на «ты»:
– Не дали визу туркмены? Вот сволочи. Теперь через Афганистан? Это хорошо, лучше через восток ехать, у меня на родине побываешь. Там красиво. Потом Балх увидишь, где Заратустра родился, Бамиан, где талибы Будду взорвали. Читал, наверное?
Я читал, знал и даже думал уже об Афганистане. И почему-то сразу доверился Саиду. Вообще-то, мне такая доверчивость не свойственна. Может быть, рекомендация Аржанцевой так подействовала, но тогда я вдруг подумал, что мало кто из людей на этой земле так же близок мне, как этот азиатский парень. И я решил: как скажет, так и сделаю.
Постепенно обозначилось множество забавных подробностей. Саид вырос на берегу Пянджа. Каждое утро он выходил к реке и смотрел на Афганистан. Когда он был маленьким, там шла война. Два его старших брата остались на другом берегу неизвестно, погибли или ушли к моджахедам. Но это вряд ли…
С Афганистаном у Саида связано полжизни, хотя он с четырнадцати лет в России. Во-первых, он не таджик, а ваханец, исмаилит, из очень почтенного, по местным меркам, рода. Прадед его по имени Джафар, кади и богослов, учился в Кабуле. В свое время он был знаменит на весь Памир тем, что знал язык птиц. С этим связана целая история.
В начале ХХ века подружился бадахшанский кади с одним орнитологом, а по совместительству доктором из России. Алексей Михайлович Дьяков приехал на Памир в экспедицию, а заодно и устанавливать Советскую власть. Лучшего специалиста по птицам, чем Джафар, ему было не найти. С Дьяковым они обошли пешком почти весь Афганистан, бывали в Нуристане и Герате, в Кандагаре и Нангархаре, дружили с богословами, поэтами и старейшинами пуштунских племен. И тут я понял, насколько мир тесен. Я знал историю Алексея Михайловича Дьякова. Тот же Игорь когда-то рассказывал мне об этом человеке. Дьяков был лагерным другом его деда, отмотавшего двадцать лет за «шпионаж в пользу Польши». Уже в 50-х годах он стал знаменитым востоковедом, крупнейшим советским специалистом по Памиру и Афганистану. Жил в Челюскинской, под Москвой. Вся веранда его огромного дачного дома была заставлена клетками с птицами. Утром он выходил и с ними здоровался. Птицы отвечали ему на десятки ладов.
В детстве Игорь пару раз ходил с ним в лес. Это могло свести с ума. Дьяков что-то насвистывал и сразу несколько птичек садились к нему на руку. Дальше сказывалась сказка. Он им говорил, они ему отвечали, каждая по очереди. Игорь был совсем мальчишкой, и ему казалось, что в эту минуту он тоже начинает понимать птичий язык. Птицы ничего не боялись, щебетали, общались, а потом раз – и одновременно улетали.
Дьяков так и запомнился ему – большой лысый старик в старомодном пенсне, четыре птицы сидят у него на руке. Еще две летают кругами над ним… Удивительно крепкая порода была у этих людей, но время и над ними имело власть. Все предгорья Гималаев человек исходил пешком, плюс десять лет лагеря. С птицами говорил, а с дочерью общего языка найти не мог. Когда ему было далеко за 70, он погиб в автомобильной катастрофе. Говорят, где-то остались его воспоминания. Издать их в советское время было невозможно. Дочь пропила рукопись, продала за гроши какому-то коллекционеру.
На самом деле, я не очень люблю такую ситуацию, когда параллельные линии сходятся. Саид оказался правнуком друга Игорева деда. К тому же еще его отец – чемпион Таджикистана по шахматам. Узнав об этом, на мгновенье я почувствовал себя фигурой в чьей-то большой шахматной партии. Эта мысль мелькнула у меня в голове, но я тут же ее отогнал чушь какая-то, дурацкая мистика. Пока мы в Москве, в мусульманский фатум не верим.
К тому же и Саид отвлек, очень интересно рассказывал – то о себе, то об Афганистане.