Огорчило бы это Бориса Николаевича? Навряд ли. В послевоенные годы, общаясь с Львом Николаевичем Гумилевым, он уже ясно понимал вечность этих пространств и тщету человеческих усилий.
…Но и тот мир, который мы видели весной 2017 года, отправившись на мотоциклах вглубь Азии, – это тоже одно из мгновений в потоке, дорога между прошлым и вечностью по песчаным берегам застывшего в ожидании пространства, через переправы и мосты постоянно текущего времени.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ,
еще не последняя
I. Синдром возвращения
Я вернулся, да. На самом деле, приятно возвращаться: прощай, дорога, здравствуй, дом, можно заняться привычными и при этом почти уже забытыми делами. Здесь как будто все начинается заново. Утренний кофе, телефонные звонки, переговоры, обязательные дела, рядом родные лица, – все это раскатываешь по нёбу как новые вкусовые ощущения, стараешься продлить удовольствие.
Такую историю мы уже проходили, когда закончилась кругосветка, – была совершеннейшая эйфория. Рассказываешь о дальних краях – детям, друзьям, любимой, – улыбаешься уголками губ, вставая из-за стола после семейного ужина. Все в восторге, ты герой, тобой гордятся, хвастаются, особенно сыновья. Любой мужчина мечтает о подобной участи. И тебе самому остановка после пройденного пути кажется особенно привлекательной. Мотоцикл остался у мастера, пару дней ты ни на чем не выезжаешь в город, стараешься понежиться дома, в постели, собрать впечатления и воспоминания. Это особенно хорошо по контрасту: радуют цвета, звуки, можно насладиться домашним уютом – мягким стулом, шелковистым диваном, приглушенным светом настольной лампы.
Но после Азии все как-то выходило иначе. Вроде бы то же самое, но чувства окончательного возвращения так и не возникло. В чем дело, до конца не понятно. Все же отлично, все рады, счастливы, жизнь идет, как по расписанному плану. Так же расспрашивают, так же гордятся. Никаких лишних напрягов. Дело, видимо, во мне самом. Или, может быть, здесь, в Москве настолько другой воздух, что сам мир изменился, и это ощущается чисто физически?
В Азии часто с утра до вечера лупило солнце, стояло высокое атмосферное давление, тело к этому уже привыкло. А если уж был холод – так настоящий холод. А тут как-то все не до конца. Серединка на половинку.
Банальная акклиматизация, просто подзатянулась она. Смотрю в окно: с утра моросит дождь, часам к двум проясняется, потом опять облака. Неужели я стал метеочувствительным субъектом?
Может, попробовать выехать в город на байке? Нет, тоже никакого результата. Едешь себе автоматически, не замечая ни пробок, ни светофоров, ни встречных мотоциклистов. Как много все-таки влаги во всем – в воздухе, в людях, в движениях, чувствах, словах. И еще вчера этот разговор с Игорем…
…Разговор получился занятный. Мы курили кальян, как обычно, у нас на Красном Октябре. Человек пять их собралось, моих приятелей. Игорь, Вадим с новой подружкой Ликой, Миша и Ипполит. Игорь активно пил коньяк и хмелел на глазах. Но слушали меня внимательно, почти не перебивали, не переходили на местные дела. Все-таки байки об Азии имеют какую-то особую притягательность, впрочем, как и рассказы о других местах, где нас нет. Когда мне другие люди так же повествуют о путешествиях, я всегда вспоминаю Бодлера: «Куда угодно, но прочь из этого мира».
На сей раз, они достали меня с Аралом. Кажется, что все, что мог, я им об этом уже поведал. Или это меня самого первые дни после возвращения крутило вокруг одного и того же. Оно и сейчас стоит у меня перед глазами – Аральское море, верней, те убитые места, где его больше нет. Ветра, бесконечная колкая взвесь в воздухе, люди из рассказов Васи и Любера, которые привыкли так жить и не видят в своей жизни ничего особенного.
Самому-то мне больше всего в душу запали постоянные жалобы, которые мы слушали в двухстах километрах от умирающего моря: русская безнадега, смешанная с мусульманским фатализмом.
Море ушло. Его нет. Рыба ушла. Ее нет. Есть нефть и газ, но насколько их хватит? Вот Султан уехал. И Ибрагим уехал. А нам куда податься? У Султана в Ташкенте родственники, у Ибрагима брат в Барнауле…
Если с этой стороны посмотреть, то одиночество и заброшенность царят на этих великих и древних путях.
– Знаете, – вдруг сказал я друзьям, – на что больше всего похожа Азия? Это огромный сухопутный океан с большими и маленькими островами, – так его и воспринимали до Великих географических открытий. Один берег – Поволжье, другой – Закавказье и Персия, третий – Китай. Народы, племена, люди – все это появляется и исчезает, откатываясь в неизвестность.