Не случайно же сказано: «предаст же брат (а не сестра) [60] брата на смерть и отец (а не мать) детей» [61]. Сколько раз Господь гневно обличал иудеев, да и самих апостолов: «род неверный и развращенный…», «косные сердцем, чтобы веровать», но женщин Он никогда не критикует, а только ободряет: «не плачь!»; «ты освобождаешься от недуга твоего»; «иди в мире и будь здорова от болезни твоей»; «Я не осуждаю тебя».
Возможно, кто-то усмотрит уничижение нашего пола в эпизоде с сирофиникиянкой [62], которую Христос испытывает, употребляя обидное сравнение: «не хорошо взять хлеб у детей и бросить псам». Скучно разжевывать, что сия метафора касается не личности ее и не женского естества, а лишь принадлежности к языческому племени.
Не стоит мотивировать особенную Божию милость относительно слабого пола исключительно состраданием, снисходительной жалостью к немощнейшему сосуду. К. прочла впервые, даже не в Евангелии, в журнале «Работница», о дне жен-мироносиц и была потрясена; она восклицала, почему-то шепотом: «Они все разбежались! Сидели взаперти и тряслись! Апостолы! А эти… тоже поди тряслись, но пошли к Нему!».
Ну да, а перед тем стояли у Креста, и множество женщин «плакали и рыдали о Нем», а та «во многие грехи впадшая жена», которая омывала слезами Его ноги и предварила помазать тело Его к погребению, щедро возливая дорогое миро, воспоминается в Великую Среду, разумеется, не просто так, а в противовес Иуде, предавшему Его в этот день. Но имя женщины, совершившей пророческое действие, до нас не дошло. «Имя предателя помнят, а имя верного ученика забыли, потому что это была женщина» – с горечью замечает католическая исследовательница Нового завета Элизабет Шюсслер Фьоренца [63].
И по Воскресении Он «явился прежде Марии Магдалине», ей и другим мироносицам первым открыв главную истину христианства, конечно лишь потому, что представители господствующего пола страха ради иудейска оказались в тот момент далеко от Его могилы.
Ну и самая, может быть, дорогая для нас страница – в Евангелии от Иоанна, 4-я глава, встреча с самарянкой; именно ей Господь в жаркий палестинский полдень, забыв о голоде и жажде, в длительной и обстоятельной беседе открывал глубочайшую и сокровеннейшую суть веры. И она услышала и сердцем поняла, Кто перед ней. Не постигая и не достигая, конечно, как и никто другой, уровня своего Собеседника, она задала вполне осмысленные вопросы, поднимаясь, как отмечал святитель Григорий Богослов, на высоту догматов и сильно отличаясь, скажем, от тайного ученика Никодима; нетрудно сравнить: от Иоанна, глава 3, рядом. Она немедленно «оставила водонос», то есть бросив всё вышла на проповедь, свидетельствовала о Нем и обратила многих сограждан к Истине [64]. Предание дополняет, что самарянка в Крещении получила имя Фотина и, пострадав в 66 году за Христа вместе с сыновьями Виктором и Иосией, причислена к лику святых (память 20 марта/ 2 апреля).
Ученики Христа, как не случайно отмечено в Евангелии, удивились, что Он разговаривает с женщиной [65]. Конечно; еще не просвещенные Святым Духом, они погружены в культурную традицию иудаизма, запрещающего женщине, низшей по развитию, говорить среди мужчин; апостолы, как это и теперь свойственно многим, склонны держаться общепринятого древнего порядка, их настораживает всё, в чем можно заподозрить «расшатывание устоев». Но Господь свободен, Его не сковывают традиции, его чистый взор не замутняют предрассудки, он видит пред Собой личность в самой сокровенной, главной сути. Он разглядел человека в мздоимце Закхее, сомневающемся Нафанаиле, Его совсем не смутило иноверие хананеянки, аморальный быт самарянки, репутация кающейся блудницы или обвинение несчастной взятой в прелюбодеянии.
Кстати уж, последний эпизод весьма характерен для иудаистских спекуляций; «Моисей в законе повелел нам побивать таких камнями», заявляют фарисеи [66]. Однако закон Моисеев повелевает побить камнями обоих прелюбодеев, а не одну лишь женщину [67]. Двойной стандарт применяется и теперь: духовники внушают, что мужское распутство заслуживает всякого снисхождения, жене следует смотреть на него сквозь пальцы и терпеть, а женская измена абсолютно непростительна, теорию даже «научную» устрашающую ввели в обиход, под названием телегония, о так называемых «генетических инверсиях».