Так что хваленая женская интуиция имеет ценность не сама по себе, а только в качестве стимула в устремлении к Богу Истине, необходимого подспорья на пути к вере: мы же не мужчины, чтобы годами рассуждать и анализировать, а уж потом делать выводы; будто можно обратиться ко Христу под напором логических доказательств!
Одна бывшая дама поведала, как она тридцать лет назад обрела веру. «Сидели за столом, умники, интеллигенты, диссиденты, спорили, как всегда, о судьбах русского народа, задели и религию, и один ляпнул, что, мол, Христос не пример по части мужества: просил пощады и плакал в Гефсиманском саду. Не знаю, что со мной сделалось, разрыдалась, встала и ушла, а на другой день крестилась».
На первый взгляд, очень по-женски: сострадание, слезки, эскапада, вызов, уход; великодушнее ж примкнуть не к победителям, а к осужденным. Да только возвышенные чувства редко претворяются в решительный поступок, чреватый изменением биографии. Христу ведь многие воздают должное как Человеку, бывает, и язычники, и иудеи, и мусульмане, как Его не любить! но восхищение не обязательно приводит куда надо. А бывшая дама пришла куда надо, в Церковь; вероятно, застольный эпизод просто стал последней каплей.
Часть II.
К обретению смысла
…восхить меня в ту высь,
Откуда открывается паденье.
Д. сравнивает свое первое посещение храма с возвратом в родной дом: ей всё казалось знакомым, родным, невесть почему забытым, а теперь радостно вспоминаемым. Но, грустно добавляет она, еще целых три года в церковь почти не ходила; не то чтоб колебалась, а как-то не получалось, хотя уже поняла: христианская жизнь интересней и увлекательней любых приключений, притом поиск и риск никогда не венчается удовлетворением от достижения намеченной цели, поэтому скука абсолютно исключается.
Женщине вера необходима как воздух. Мужчина может существовать в рамках умственных категорий, а женщине только вера может дать незыблемую твердость души, охранить от цинизма, пошлой «теории относительности» добра и зла; только в Церкви она совершенствуется, возращая чистоту, благородство побуждений, только в Церкви в трудные минуты жизни она обретает высший смысл страданий и никогда не пожалеет об «удовольствиях», покинутых ради Истины.
Медлим по ряду причин; во-первых, мы привыкли торопиться и топать ножкой, если что не по-нашему, а Господь не имеет обыкновения потакать капризам.
Во-вторых, совсем же некогда! Ведь что удивительно: если ребенок температурит, если подруге плохо, если сломался дверной замок, если заболел зуб – время всегда найдется, в любом количестве. А если умирает душа, непременно наваливается тысяча избыточных мелочей и заслоняет единственно важное и целесообразное.
В-третьих, Православие, как известно, «трудная вера»: требует всего, а взамен, в отличие от сект, сулящих примкнувшим к ним немедленное «духовное просветление» плюс материальное обогащение и всяческую удачу, не обещает ничего, во всяком случае ничего такого, от чего лично мне с сей минуты навеки станет светло и прекрасно.
А самое главное препятствие – вольное, неподотчетное, разнузданное существование, которого, все понимают, церковная дисциплина не допускает. Ученые спорили, крестилась ли Марция, известная куртизанка, наложница императора Коммода (П век). Она, утверждают, любила Бога, отказалась от язычества, делала добрые дела, сочувствовала и покровительствовала римским христианам, способствовала ослаблению гонений, но продолжала порочную жизнь и, похоже, так и не успела принести покаяние [98].
Уговорить себя несложно: мол, Бог «не в бревнах, а в ребрах», то есть в душе; некоторые и молятся своему послушному карманному богу, но остаются с идолом, и все закручивается как прежде. Кто из нас миллион раз не намеревался с понедельника непременно заняться самосовершенствованием, на час раньше вставать, учить языки, соблюдать диету, делать по утрам зарядку, сдерживать инстинкты, творить добро; и кто миллион раз не убеждался, что вытащить собственную особу за волосы из болота доступно лишь Мюнхгаузену.