Помнится фраза героини в пьесе Сартра: ты подл, как баба!Как не признать её правоту: только женщина умеет беспощадно и хладнокровно словом ранить насмерть. Подростком Л. гостила в семье подруги своей матери, и эта подруга, вероятно, предвидя в ней угрозу для всегда подозреваемого мужа, однажды при гостях, разглядывая фотографии, небрежно обратилась к ней: «И папа у тебя красивый, и мама; ты-то в кого ж?». Л. комплексовала несколько лет; угловатая, зажатая, с выражением угрюмой обреченности перед миром, враждебным к уродам, она и впрямь росла уродом; со временем отец деликатными маневрами вывел ее из амплуа дурнушки, но она никогда не забыла давний приговор, до старости болезненно пеклась о своей внешности и жадно ловила комплименты.
Слово мощное оружие и часто в этом качестве и применяется. К. рассказывала о соседке в старой московской коммуналке: все боялись её как огня, потому что при зарождении скандала она наносила превентивный удар по самому больному и сокровенному, используя секреты, выведанные в периоды перемирий, так тепло изображаемые в сентиментальных советских телефильмах.
Ну а в монастыре; когда перед праздником все сбиваются с ног на общей работе, С. незаметно удаляется, а появляется к обеду и на вопрос, где была, потупляет взор и еле слышно, будто против воли, шепчет: «я молилась…» обидчики, если найдутся, пошутят, осудят, тут она мгновенно заливается слезами, всхлипывая: «никто меня не понимает, никто!»; понять, как известно, значит простить, то есть принять, оправдать и не возражать, что бы она ни вытворяла. Продолжением может стать демонстративный побег под лестницу или на чердак, собирание чемодана, тут уж все в тревоге, обидчики просят прощения и слышат в ответ: «оставьте меня в покое!»; в итоге С. победила и надолго избавлена от порицаний.
Е. на откровении помыслов игумении умеет со слезами восхититься ее мудростью, а затем пожаловаться на непосильность назначенного послушания и добиться облегчения; или как бы невзначай признаться в душевной брани на мать В. за то, что та осудила матушку. Благообразная и богобоязненная ведьма куда страшнее традиционной, старой и беззубой, в ступе, с метлой.
Еще и еще можно приводить примеры изощренного лицемерия, или, по-церковному, лукавства «женщин, утопающих во грехах, водимых различными похотями, всегда учащихся и никогда не могущих дойти до познания истины» [115]. Кровь стынет в жилах, когда читаешь эти обличения апостола. Не я ли, Господи?
Едва переступив порог церкви, мы уже удивляемся, какие кругом грешники, и бесстрашно обличаем их с намерением немедленно обратить и спасти. Одна особа из начинающих пришланавестить старого больного профессора и с порога возмутилась: «Как вы можете в среду бутерброды с сыром есть! Вы же скоро умрете и пойдете прямо в ад!». Что он подумает о христианах, ведь они, это решительно всем известно, должны всегда проявлять доброту и сострадательность. Так и попадаем в категорию тех, о ком в Евангелии говорится: из-за вас хулится имя Божие у язычников.
В рай можно войти только с другими
Душа чему-то противостоит -
безверью ли, тоске иль вырожденью,
но ей, как одинокому растенью,
в чужую тень склониться предстоит.
М. крестилась в конце января, и вскоре наступил Великий пост.
«Тошно было, враг сильно нападал»…- «Каким образом нападал?» – «Известно каким, помыслами: сущий, мол, мрак это христианство, и без него люди живут. Тогда Господь меня и поманил: показал во сне рай. Там всё такое… зеленое и золотое; но главное: все любят меня и я всех люблю!».
Конечно, ничего совсем уж неожиданного нет в этом сне: как ни скудны в Священном Писании сведения о рае, все знают, что Царство Божие есть мир абсолютной гармонии, красоты, любви и правды. Но, дочери Евы, мы вожделеваем присвоить и съесть «приятное для глаз», стащив на землю. Господь окрылил нас стремлением к совершенству, «к почести вышнего звания», но мы, вслед за праматерью внимая посулам лукавого, выбираем лживое как боги и подобно ей, чрез магию запретного плода, ожидаем похитить что полагается по статусу богини. А что же приличествует богине? Властительство? Безмятежный покой? Всеобщее поклонение? Исполнение любых желаний? Или, как формулирует кошка Томасина, она же богиня Баст, в трогательной повести Гэллико, «у нас, богов, нет ни добра, ни зла, одна лишь наша воля»?