Обратившись к Церкви, приходится отказаться от брюк, декольте, мини-юбок, зато носим о-очень длинное, изощряемся в платочках, шарфах, покрывалах, т.е. просто меняем стиль, но по-прежнему выделяемся из толпы и всё с той же придирчивостью разглядываем себя в зеркале. Почему? Одежда придает уверенность; в чем? В том, что я… ну… привлекательна. Кого-то хочешь привлечь? Св. Иоанн Златоуст гремел на эту страстишку, называл ее тягчайшим грехом, считал, что модницы «расставляют силки»и причислял их к блудницам, будь они и девы.
«Выхожу из машины, – рассказывает м. С. – и встречаю восхищенный взгляд малышки лет четырех-пяти: «Ой, тетя, какая вы нарядная!». Монашеская одежда в самом деле прекрасна, и сознается такою; вот интересный случай: послушницу, умиравшую от неизлечимой болезни – в храм на коляске возили – ради утешения одели; она тут же поднялась, больше не ложилась и жива до сих пор, уже монахиня. Вдобавок форма обязательно возносит над толпою, поэтому может играть роль, противоположную своему назначению. Но если «случайный взгляд из-под платка» (А. Блок) разжигает любителя приключений, то взгляд из-под апостольника… ну все равно что евангельская жена-прелюбодейка, спасенная Христом от побиения камнями, тут же изобразила бы, «как ей сродно, как увлекательно паденье» (А. Фет), делая глазки Самому Учителю.
Тщеславие лишает свободы. Всемирно знаменитая певица по-настоящему заболевает, когда ее по какой-то причине не приглашают на праздничный концерт в Кремль, а бывшая деревенская тетка распаляется до корвалола, не досчитавшись в очередном письме с родины привета от троюродной сестры. Успех у других, порой неосознанно, становится главной целью всей жизни: очаровывать, пленять, расшибаться в лепешку, чтобы непременно нравиться; и, бывает, мужчины ни при чём: кого-то болезненно задевает нерасположение чужой собаки или кошки!
З. взяла к себе на несколько дней четырехлетнюю крестницу; престарелая свекровь всяко демонстрировала неудовольствие против «чужого ребенка» в доме и лишнего беспокойства. Умненькая девочка сразу направилась к ней: «бабушка, ты устала? ты болеешь? можно я тебя поцелую?». Реакция оказалась совершенно предсказуемой: «Какое чудное, воспитанное, ласковое дитя! Когда она еще к нам приедет?».
Иные шастают по выставкам, премьерам, одолевают непроходимые авангардистские романы, чтобы в подходящем обществе небрежно уронить фамилию или цитату и тем засвидетельствовать участие в служенье муз. Православные с той же истовостью посещают престольные праздники, всех архиереев и знаменитых батюшек в лицо узнают и сплетничают про них, как про артистов, демонстрируя посвященность в высшие церковные секреты.
Хлестаков хвастает с упоением, без определенной цели, а мы большей частью стремясь вызвать зависть. Еле живая, на больничном одре, еле слышным голосом: «Если б ты знала, сколько стоила операция… зато, конечно, профессор… всё на самом… высоком уровне…».
Когда рассказывают о романах и флиртах, козыряют отнюдь не достоинствами покоренного, а поражением многих соперниц: важно предпочтение перед другими, первенство, да и о духовниках говорят совершенно в тех же выражениях, что и о поклонниках: «я-то прямо в келью к нему иду, он меня любит»; «он (известный старец) сказал: вы не такая как все, вы сами можете советовать». Впрочем, может, и сказал, только вот интонация осталась за кадром.
Страшно сказать, даже грязь свою мы пускаем в оборот, «торгуем исповедью», по выражению преподобного Ефрема Сирина; даже грехи используем, чтобы произвести впечатление исключительности: никто в целом свете не достигал столь бездонной глубины падения! И пухлые тетрадки исписываем литературно обработанными излияниями, которые вдохновенно, с выражением, часами, всхлипывая в нужных местах, декламируем духовникам.
О. Александр Ельчанинов пишет о старушке, считающей себя окончательно благоустроенной религиозно, как она комментировала прочитанное: «Ах, вот это совсем моя мысль, это надо выписать!». М. Д. продвинулась дальше: превознося известную древнюю высокодуховную книгу, она восклицает: «Почему не я ее написала? Это я должна была написать!».
И. К. говорит, что, с детства зная за собой изнурительную страсть числиться впереди всех, особо молилась о ее преодолении, «и как же Господь смирял!». Однажды воспитательница в детском саду громогласно попросила забрать дочку на неделю домой, потому что у нее вши. И. едва не грохнулась в обморок: у моего ребенка! вши! неприлично! На третий день И. обнаружила их и у себя самой, но реагировала уже более или менее спокойно: что ж, дело житейское, бывает. Потом ей пришлось перенести операцию; в больнице каждый день сплошь состоял из унижений, поскольку все процедуры совершались над беспомощным телом абсолютно против ее воли. «А раньше наивно считала: все у меня под контролем, хозяйка своей жизни!». Вот уж что правда, то правда – умному всё полезно.