Святитель Григорий Палама считал тщеславие самой тонкой из всех страстей; оно порождает зависть и уготовляет место для гордости, а гордого трудно образумить, он становится неисправимым, ибо это диавольское падение [121]. Искреннее, тяжкое, упорное тщеславие делает нас безнадежно одинокими и слепыми, ибо видим только себя, слышим только свое, меряем мир и людей исходя из отношения к себе; это уже другая ступень вверх по лестнице, ведущей вниз.
За стеной
Я дьявола за то люблю,
Что вижу в нем – мое страданье.
Официальное издание Ватикана L`Osservatore Romano опубликовало статью о гендерных особенностях в сфере греха. Автор, кардинал, утверждает, что мужчины склонны главным образом к плотским слабостям: похоти и обжорству, а женщины более подвержены душевным грехам: гордости и зависти. Поэтому в аду мужчин ожидает сожжение в сере, а женщинам предстоит изощренная пытка колесованием.
Загробными ужасами можно пренебречь, поскольку ни в Священном Писании, ни у Отцов Церкви о них ничего не сообщается, а сера и колесование заимствованы у Данте; можно также усомниться и в корректности метода: исследование заключалось в анализе исповедей. Нельзя ли допустить, что испытуемые мужчины просто не добрели еще до осознания согрешений более утонченных, чем пьянство и прелюбодеяние? Признаем однако: если численное преобладание в преисподней женщин под вопросом, их подверженность вышеозначенным грехам бесспорна и подлежит рассмотрению.
Вот полезная для самоиспытания сентенция из романа Джейн Остин: гордость и тщеславие разные вещи, хотя этими словами часто пользуются как синонимами. Человек может быть гордым, не будучи тщеславным. Тщеславие связано с мнением других людей, которое нам хотелось бы, чтобы они составили о нас, гордость же с нашим собственным о себе мнением.
До тридцати лет Н., хотя красота ее привлекала многих, так и не вышла замуж; попытка устроиться в монастыре превратилась в сплошной кошмар: при любом обращении к ней, самом дружелюбном, она краснела и бледнела, легкое замечание мгновенно исторгало слезы, а чтение за трапезой, когда публично исправили ее ошибку, завершилось бурными рыданиями, до судорог и обморока.
Клинический случай, да! Но, несомненно, многим из нас знакомо гнетущее состояние загнанности, порождаемое той же самопоглощенностью: устала, никто не ценит, не понимает, не любит; всем без исключения свойствен мерзейший способ поставить на место любого, кто имел неосторожность ранить или только задеть женское самолюбие: остекленевший взгляд в сторону; на вопрос «что с тобой?» принужденный ответ сквозь зубы «все нормально», тоном, выражающим холод и презрение: проклятая мелочная бабья мстительность, разрушающая семьи, отравляющая детей, во мгновение обличающая, какова в действительности цена нашим разглагольствованиям о прощении, кротости, милости и прочих высоких истинах христианства!
Тоскливая угрюмость, дурное настроение выдают тот же порок; «Трагическое миросозерцанье / Тем плохо, что оно высокомерно» – очень точно заметил поэт (Александр Кушнер). Конечно, женская гордость не посягает на крайности: ну там завоевать мир или изменить его посредством единственно верного учения; она, напротив, предпочитает замкнуться во внутренней тюрьме, оградиться стеной от всего, что может угрожать единственно дорогому, своему «я»; застенчивость скрывает мертвую пустыню снежной королевы, свободную от каких бы то ни было обязательств, не возмущаемую чужим страданием, глухую к воплям о помощи; под маской сдержанности, скромности, загадочной молчаливости таится угрюмое надменное чудовище, равнодушное ко всему на свете, кроме собственной особы.
Оно может зайти далеко и стать опасным: именно застенчивые, по наблюдениям психологов, тиранят своих близких, третируют беззащитных; с виду скромные и незаметные, они втайне лелеют злобные мечтания и празднуют триумф, обретая над кем-нибудь власть; именно такие становятся фуриями революции, лагерными надзирательницами, палачами «Красных бригад», а теперь шахидками, террористками, превосходящими мужчин в жестокости. Сравнительно недавний факт: неприметную молчаливую старушку, ютившуюся в бедном домике на краю поселка, разоблачают как главу секты сатанистов, совершающих ритуальные убийства. Милостью Божией надо считать, что их, как правило, поражает безумие: человеческие попытки бессильны сокрушить демонскую твердыню.