С., художница, придя в храм, переключилась на христианские сюжеты: рисует ангелочков, вербочки, свечечки, досконально разбирается в иконописных школах и направлениях, в комнате все четыре стены увешаны иконами; но сама она ничуть не изменилась: тот же апломб, то же самоупоение, тот же богемный «устав»: вдохновение посещает на рассвете, поэтому попасть в храм на литургию нет никакой возможности.
Р., с первых шагов покоренная церковным пением, поставила задачу попасть на клирос и добилась своего. Она круглосуточно занята интригами, воюет то с регентшей из-за низкого тона, то со старостой из-за низкой оплаты; знакомой, предложившей поехать на престольный праздник в новопостроенный храм, надменно отвечает: «Я каждый день в храме!».
Как легко, отвлекаясь на мелочи, мы забываем о цели, и чем благочестивее выглядят мелочи, тем обычнее затуманивается, тускнеет цель. Диавол имеет огромный опыт в этой области; начиная от первого грехопадения, когда сыграл на Евиной любознательности, он для нашего погубления умело использует наши же достоинства, добрые качества, присущие нам от природы. Бог наделил мать всех живущих общительностью, отзывчивостью, а мы отзываемся на зов сатаны, веря, что у какой-нибудь колдуньи, в какой-нибудь секте или каком-нибудь центре с научным названием нас немедленно облагодетельствуют и перекроят из глупых в умные, из бедных в богатые и из дурнушек в красавиц.
Господь вложил в нас, как средство защиты, потребность послушания, мужу, а мы слушаемся кого попало, но чаще и охотнее того, кто льстит: становимся рабами лжепророка, которого единственное достоинство длинная борода, или лжестарца, который всего-навсего выделил нас из толпы, заворожил звучными словами и, потащив за рукав, пообещал спасать.
Господь одарил нас высокой способностью понимать и ценить прекрасное – и как же далеко от Него уводит нас пресловутый эстетический вкус! Мы не удовлетворяемся необходимым; обретаясь где угодно, в поезде, в больнице, на необитаемом острове, в кратчайшие сроки обрастаем уймой новых вещей, в которых еще вчера нимало не нуждались; даже нестяжательницам-монашкам трудно сохранить равнодушие к пожертвованным цветастым тряпкам, которых им уж точно не надеть никогда; но не имеют сил отказаться, если навязывают пусть и ненужное: платочек, рубашечку, носочки; завтра ведь не предложат!
В мшелоимстве не каемся, да никто и не знает, что именно так называется неистребимая женская ненасытность, страсть к обилию лишнего, в том числе и вещичек, функция которых радовать глаз, создавать уют, пробуждать воспоминанья или символизировать лирические склонности хозяйки; сувенирчики, вазочки, салфеточки и прочие безделушки никак не служат нам, поскольку без них можно обойтись; это мы служим им, вытирая пыль, переставляя с места на место, проветривая и прилагая душу: «Ах, я так люблю эту штучку… настоящий дрезденский фарфор!».
Сколь бездарно проматываем мы деньги и время, гоняясь за фирменным, изысканным, дорого стоящим, стремясь выглядеть, угождая моде или престижу, то есть своему тщеславию, и незаметно для самих себя становимся послушницами диавола, как говорит цитированный нами старец афонский Паисий. Хотим оживить свой дом цветами, идем купить вазу для них и когда выберем самую красивую, уже не помним о цветах.
Как многие новоначальные, В. отождествила Православие с древней Русью, музейной атрибутикой, даже сельский дом купила по случаю, решив отказаться от цивилизации; упоенно мечтала печь хлеб, белье стирать на речке, подбрасывать в огонь дрова и засыпать с Иисусовой молитвой. Энтузиазма не хватило и на один сезон: избу, хоть круглые сутки топи, насквозь продувало; магазин далеко, телевизор плохо показывает, ведро утопила в колодце, ногу подвернула на худом крылечке; помочь некому, зимовало только три старушки да двое всегда пьяных мужиков, поговорить не с кем, кроме батюшки-монаха, но тот, отслужив в воскресенье, незамедлительно исчезал на неделю. В. измучилась и вконец разочаровалась; так-то бы ладно, но, самое обидное, она сошла с дистанции, не завершив урока, не пересмотрев своих романтических бредней, не отказавшись от самолюбования; только проклинает деревню, жалуется и оправдывается: «даже священник (предыдущий) запил в этой глуши!».