Нас подкупает внимание, наши рыхлые души завораживает слово, сказанное безапеляционно, нас пленяет выволочка при исповеди, жесткость требований, повелительная строгость: «на поклоны поставлю!»;всякая резкость мобилизует, создавая видимость долгожданной определенности; тыканье и прочее хамство вовсе не отталкивает, а, наоборот, придает отношениям свойский тон, этакую родственную фамильярность и близость: «Батюшка стал обращаться со мной как со своей, как с близкой, с которой можно не церемониться…» [147].
Понятно, чувства постепенно раскрепощаются: женская природа остается неизменной; вступает в силу желание опекать и защищать батюшку, заботиться о нем, делать подарки, тем дороже, чем больше соперниц; почему-то учащаются сложные духовные коллизии, требующие его особо пристального внимания и руководства, и, конечно, удачно разрешаются и венчаются восторженным «ах! он меня ведет!».
Для подобного идолопоклонства возраст любимого батюшки роли не играет: старец он или едва достиг тридцати, главное, он есть, значит, всё в порядке, всё как положено, ведь чуть ли не во всех книгах говорится, что без руководителя не спастись! «Я не присваиваю себе никакой власти над Вами, но, подавая Вам совет, предоставляю Вашей воле, исполнить его или не исполнить» – осторожничал святитель Игнатий; в наши же дни приходится слышать о молодых священниках, с первого дня наставляющих своих чад на слепое повиновение и лихо перекраивающих чужую жизнь, втискивая многообразие Божиих созданий в прокрустово ложе интерпретируемых ими на свой лад указаний, вычитанных в уставах и патериках.
Батюшки, разумеется, желают доброго, и вычитали они всё правильное, и говорят всё верно; они только пока не различают, кому что посильно и полезно; этот дар приходит с опытом, не столько пастырским, сколько молитвенным, если позволительно отделять одно от другого. И, Боже сохрани, не осуждая, всё-таки следует признать, что благодать священства не исключает ошибок, т. к. не страхует от греха, в частности, столь свойственного мужчинам упоения властительством. Обладая евангельским знанием, следовало бы измерять достоинства духовников Истиной: разве Христос кем-нибудь повелевал? кого-нибудь унижал? использовал чье-нибудь поклонение?
Воспитуемые чада, бывает, бунтуют, восстают, распускают нехорошие слухи, пишут жалобы и некоторые священники, извлекая тяжелые уроки, со временем научаются осторожности, чего, к сожалению, нельзя сказать о нас. Женская душа, признав авторитет, подчиняется с удовольствием, но уж единственно духовнику; другие авторитеты, если были, мать, отец, муж, меркнут и сходят на нет, и батюшка поневоле становится всем; но тогда, по нашей неподотчетной логике, он обязан заменить собою мужа, мать, отца. Конечно, это не декларирируется, но чем же еще объяснить раскаленную атмосферу вокруг знаменитых духовников: интриги, скандалы, сцены ревности; самое печальное, пребывание вблизи старцев, кажется, никого не исправляет, не смиряет, а, напротив, прибавляет кичливого самодовольства вперемешку с мазохистским удовлетворением.
«Иногда батюшка устраивал «шок», с восторгом пишет монахиня, цитированная выше, т.е. внезапно, без всяких причин, становился холоден, глядел мимо, отказывал в беседах, гнал домой. Эпизоды подобного свойства встречаем в воспоминаниях об иеросхимонахе Сампсоне: он демонстративно, без комментариев, вдруг отстранял, отказываясь принимать, какую-нибудь сестру и приближал к себе другую, которую по прошествии времени ожидала та же участь. Обучал бесстрастию? но девушки, не понимая в чем провинились, борясь с искушением заподозрить любимого батюшку в издевательстве, впадали в истерику и тоску; ведь им, как иноплеменным рабыням, ничего не растолковывали, просто унижали, добиваясь, по-видимому, именно рабского, бессловесного, абсолютного послушания. Такой метод окормления, увы, не редкость: духовники и замуж отдают на мучения, и имущества лишают, и в прислуги определяют, запросто распоряжаясь вверенной им девичьей судьбой.
Никакими благими намерениями нельзя оправдать подобные воспитательные методы в христианстве, непреложные свойства которого честность и чистосердечность, т.е простота во Христе. Стремясь к покаянию, грешница полностью раскрывается на исповеди, священник же, используя информацию об ее изъянах, в форме игры, правил которой она не знает, фактически навязывает выбранную им манеру поведения и потом ее же беспощадно за это карает. Не разумея смысла и не получая шанса объясниться, она теряет всякие ориентиры и запутывается душевно и духовно. А всё потому, что человек в рясе, став на ее пути, подменил собою Христа.