Тут есть своя мера; никому не придет в голову состязаться с красотой и деньгами, скажем, Анджелины Джоли, но как могла попасть в телевизор эта лахудра, с которой мы в одной школе учились! Или вот знаменитейшая, всеми признанная, но, увы, постаревшая балерина открывает приятелю чужие секреты: «ты видел, А. ни минуты не стоит, вертится, прыгает, чтобы никто не успел рассмотреть, как она некрасива!»; «Ты заметил, как В. мельтешила и суетилась, стараясь заменить ушедшую грацию и красоту»; «С. тоже, грустно смотреть, все еще думает, что у нее молодое тело».
Г.Д. столкнулась с трудностями в отношениях со свекровью и, как христианка, старалась понять причину ее неприязни; прошли годы, пока Г.Д. догадалась: ее слишком хвалил и одобрял свекр; «ага, понравится мне, если мой муж станет нахваливать невесту сына?».
Далеко не всегда зависть проявляется так просто и открыто: гораздо чаще она сохраняется в тайне и прячется так глубоко, что ее не осознают даже тогда, когда она полностью правит и руководит подвластными ей. Завистники живут в постоянной тревоге о несправедливости к ним слепой судьбы, истязаемые вопросами: почему она, а не я? почему та красивее, а эта богаче? почему я не родилась в Америке или Париже, где живут лучше нас и всё время улыбаются?
Зависть – идеология марксизма-коммунизма: великая пролетарская революция обещала всеобщее равенство, покончив наконец с привилегиями богачей. Впрочем, и капиталистическая идеология строится на той же зависти, простодушно выраженной, например, в рекламе: «Соседи вам позавидуют!», касающейся посуды, отделочных материалов или турпутевок.
Если отважиться проанализировать, чему ты завидуешь, можно открыть о себе нечто новое, например, удовольствие, испытываемое от чужой неудачи, именуемое злорадством. «Какая Д. умная, – роняет одна актриса о другой – отлично знает про свои ужасные короткие руки и удлиняет их цветком или веером». «Бедная, бедная, – причитает П. о своей подруге, – ей ведь уже тридцать стукнуло, и всё одна, где у мужиков глаза!». «Ничего не умеет – вздыхает М. о своей невестке, – ни обед сварить, ни рубашку постирать, что поделать, мать не научила!».
Говорят, зависть единственный из грехов, который не приносит никакого удовольствия; «зависть сдавливает горло спазмой, выдавливает глаза из орбит», писал Ю. Олеша в бессмертном романе, так и озаглавленном: «Зависть». Эта эмоция унизительна, мучительна, оскорбительна, недаром упрек в зависти задевает и огорчает болезненно и глубоко. Никакой «белой» зависти, как называл Аристотель соперничество, не существует: зависть всегда связана с досадой и неприязнью, обидой и самоуничижением, она отравляет сознание и ведет к постоянному недовольству жизнью, т.е. к ропоту против Бога.
Никогда не сравнивай себя с другими! – учил преподобный Макарий Великий. Горбатая Юлия [156], несчастная и озлобленная, обойденная замужеством, молитвами святого старца и преданной кормилицы приходит от бунта к покаянному плачу, преображается в монахиню Кассиану и после пострига, неописуемо счастливая, произносит: «это для меня более желанно, чем быть повенчанной с царем».
Другой пример. Рыжеволосая зеленоглазая красавица в начале семнадцатой своей весны легла однажды спать здоровой и веселой, а проснулась беспомощной грудой костей: внезапно отнялись руки и ноги. Никакое лечение не помогало, она неимоверно страдала от болей и не меньше мучилась душой: вопрос «за что?» день за днем подтачивал ее детскую веру в доброго и справедливого Бога. Годами ждала, что вот принесут чудодейственное средство, святыню или лекарство, и всё пройдет. Приспособилась передвигаться с костылями, закончила техникум, работала; наконец, наступило исцеление, нет, не тела; однажды терзавший ее вопрос прозвучал по-другому: не «за что?», а «зачем?» – и вдруг увидела свой путь как бы со стороны и поняла, что благодаря болезни всегда будто парила над землей, над бытом, над всем, что мешает становлению личности «в нетленной красоте кроткого и молчаливого духа» [157], духовному развитию и внутренней чистоте, которую, отдала она себе отчет, вряд ли сохранила бы, оставаясь в том юношеском ощущении своей неотразимости, в легкомысленном ожидании разнообразного успеха на празднике жизни.