Жена
Вряд ли воспетой женщине понравились «потешные кудряшки на тощей головке»; впрочем, стихотворение, вопреки названию, конечно, не о ней, а о себе, как и вся мужская лирика, от Петрарки до Евтушенки; о героине ничего не узнаешь, озвучивается разве что повод к вдохновению автора, например «моя любимая стирала»; поэты интересуются только собой, а она присутствует лишь в качестве объекта страсти, ненависти или поклонения, чтобы оттенить его возвышенные эмоции, его великий талант, его жестокие борения и мучительные раны. Блистательный Пьер Ронсар весьма точно выразил суть этой самовлюбленной вселенной:
Когда, старушкою, ты будешь прясть одна,
В тиши у камелька свой вечер коротая
Мою строфу споешь, и молвишь ты, мечтая:
«Ронсар меня воспел в былые времена» [187].
«Мама, ты мне на ножку наступила!»
А мы удивляемся,
мы раздражаемся,
мы огорчаемся,
и сокрушаемся -
ах, наши дети
нас обижают -
не уважают,
не уважают!
А за что им, простите, нас уважать?
Моя знакомая И. говорит, что лишь под старость начала любить жизнь, когда разобралась со своей укоренившейся с детства тоской, перелопатив множество книг по психологии. И. была нежданным ребенком, не вписывалась в планы матери и та не церемонясь при всяком случае напоминала об этом. Психоаналитики, с помощью гипноза возвращая пациентов в младенческое состояние, установили, что нелюбимое дитя у материнской груди, а может даже в материнской утробе непостижимым образом знает о своей нежеланности и отвечает агрессией; подозревают, что именно из этих детей вырастают насильники и серийные убийцы.
Но вряд ли всё так уж безысходно; конечно, пороки родителей, детские травмы, ошибки воспитания остаются шрамами на душе, однако, вопреки мнению врачей, не только ими определяется дальнейшая судьба ребенка. Бог любит и хранит всякое Свое создание; дефицит родительской ласки как-то восполняется через бабушку, учителя, друзей, а если приложится вера – во Христе природа преображается; никакая генетика не может сломить человека.
Идут по улице: крупная женщина, на вид между тридцатью и сорока, за ней плетется мальчик лет десяти-одиннадцати; вдруг она истошно кричит: «Стаптываешь! Опять!» – и, нагнувшись, злобно колотит его по ноге. Многим приходилось наблюдать, как яростно шлепает мать громко рыдающее найденное дитя, заблудившееся в супермаркете. Или в магазине игрушек: ребенок отчаянно, безутешно плача, умоляет «купи-и-и!», а в ответ слышит «заткнись, кому сказала!».
Сцены эти вынуждают заподозрить, что мать, унижая, в сущности мучая беспомощное, беззащитное создание, пользуется случаем насладиться властью, восторжествовать над единственным существом, которое зависит от нее абсолютно. Придя в возраст, мальчик, внутренне оставаясь тем же испуганным ребенком, скорей всего, отыграется на жене, а девочка, возможно, на собственных детях, но так и не изживет коплекс неполноценности, покорность и зависимость от «сильной руки».