Мало кому теперь известный писатель В.А. Слепцов стал инициатором частных научно-популярных лекций для дам по физике, химии и гигиене; многие барышни посещали занятия в университете и в медицинской академии. Первой в России, а может быть и в Европе, получила диплом доктора медицины (1868) Н. П. Суслова. Правда, училась она в Цюрихе, где в 1860 – 1900 гг. из 1200 иностранных студенток более 700 составляли русские [206], поскольку в Петербурге доступ девиц в медицинскую академию был запрещен (впрочем, и медицинский факультет Лондонского университета открыл двери для женщин только в 1872 году); после Швейцарии она не только блестяще выдержала профессиональный экзамен в России, но и смогла одолеть враждебность и оскорбительные насмешки со стороны крепко спаянной против женского проникновения корпорации докторов.
Другая отважная девушка, М.А. Бокова, получила в Гейдельберге диплом врача-окулиста. Тогда же прокладывала дорогу к знанию «молоденькая, очень хорошенькая, живая и веселая» Софья Ковалевская, ставшая профессором математики в Стокгольмском университете [207]. В 70-е годы, когда в Москве, Казани и Киеве открылись Высшие женские курсы, появились девицы нового типа, курсистки, получавшие вполне приличное образование.
Преодолеть условности и предубеждения общества пыталась знаменитая Мария Башкирцева (1860 – 1884); ее судьба может служить ответом на едкое замечание известного ученого И.И. Мечникова об отсутствии у женщин способностей к искусству; никто никогда не узнает, сколько серьезных женских дарований было дискредитировано и погублено с подобных предвзятых позиций. Юная Башкирцева (отнюдь не феминистка) искала себя в обильном чтении, в музыке, пении, живописи, а ей со всех сторон насмешливо советовали выйти замуж за богатого человека и наслаждаться жизнью, а не «мазать полотна»; ее дневником, живым, пылким, искренним, восхищались сестры Цветаевы [208]. Не дожив до тридцати, она оставила немалое живописное наследие: ее прекрасные картины, отмеченные несомненной яркой оригинальностью и мастерством, содержатся в музеях Москвы, Петербурга, Днепропетровска, Красноярска, Харькова, Саратова, но основная часть созданного ею находится в галереях Парижа, Ниццы, Амстердама, Вены, Чикаго, Афин, Белграда [209].
Тонкая нервная натура ее младшей современницы Елизаветы Дьяконовой (1874 – 1902) тоже надломилась в той же борьбе за право кем-то быть: она, закончив Высшие женские курсы, изучала юриспруденцию в Париже, имея целью стать адвокатом и защищать достоинство своего униженного пола. «Мы существа без прав, без широкой перспективы наши пути… мы принуждены вечно изворачиваться, как белки в колесе, в отведенных нам узких рамках деятельности… потому что господа мужчины считают себя непогрешимыми авторитетами в области мысли» [210], – писала она в «Дневнике», ставшем не менее известным, чем «Записки» Башкирцевой.
В те времена порыв женской молодежи к образованию и творчеству был поддержан и умело использован радикальными разночинцами, маргиналами, сознательно разрушавшими нормы и традиции русской жизни; женщины оказались вовлечены в идеологию, отрицавшую веру, нравственность, целомудрие, брак, приличия и прочие «омертвелые ценности». Вместо вожделенной свободы и самостоятельности они находили зависимость от «учителей», «развивателей», умевших навязать собственные «новые теории» любви и морали [211].
Питерские и московские эмансипе, среди которых встречались и аристократки, со всем пылом славянского темперамента предавшись идолу свободы, манившему ввысь от кухни и пеленок, приносили ему жестокие жертвы, калеча собственную душу, растаптывая самую суть свою: рвали в клочья семейные обязательства, стригли волосы, курили пахитоски, одевались во что попало, таскались по заграницам и кончали сумасшествием, самоубийством или гибелью на чужих баррикадах.
В России неимоверной популярностью пользовался некрасовский «Современник», печатавший канонизированных впоследствии советской школой революционных демократов, а на Западе бешеный ажиотаж сопровождал пьесы Г. Ибсена [213], Э. Синклера, Б. Шоу и другие, ныне забытые сочинения, выражавшие те же опьяняющие идеи освобождения женщины; повсеместность их распространения не выдает ли единого организатора, ограниченного в изобретательности древнего змия [214], всегда имеющего умысел извратить и вывернуть наизнанку святые порывы и благие намерения.
[206] Еремеева С.А. Братья и сестры. В сб. «Гендер и общество в истории», СПб, 2007, с. 347.
[207] Панаева А. Воспоминания. М., 2002, с. 367 – 369.
[208] Некто А. Александров решился дискредитировать «Записки», вдоволь поиронизировал
[209] Креленко Н. Личность в контексте эпохи. Казус Марии Башкирцевой. В сб. «Гендер и общество в истории». СПб, 2007, с. 532.
[210] Дьяконова Е. Дневник русской женщины. М., 2004, с. 290.
[211] Юкина И. Русский феминизм как вызов современности, указ. изд., с. 130 – 136.
[212] Теруань де Мерикур (1762 – 1817) – одна из