18
Прошло около двух часов, прежде чем Иван Иванович заставил себя отойти от операционного стола. Пока была хоть тень надежды, ребенка старались оживить: делали искусственное дыхание, переливание крови, уколы и капельное вливание глюкозы со строфантином, включали дефибриллятор, действующий электрическим разрядом на сердечную мышцу.
Румянец пробивался сквозь тонкую кожу девочки, нежно розовели губы, но никто не мог разбудить ее. Шли часы. Пульс становился все реже, и наконец сердце остановилось совсем.
«Ужасное поражение!» — подумала Варя, измученная, опустошенная зрелищем этой борьбы со смертью.
Студенты уже ушли из операционной, а пожилой врач с периферии, так же как Варя, стоял у стола и о чем-то тихо перешептывался с одним из ассистентов. Вид у него был взбудораженный и непреклонный.
Молча выйдя в коридор, Иван Иванович и Варя увидели толпу больных и снующих между ними сестер и санитаров.
— Что за сборище? — негромко спросил доктор. — По местам, товарищи.
В кабинете он сказал сестре:
— Позовите родителей! — вздрагивающими пальцами достал портсигар, но не закурил, а сумрачно взглянул на вошедших.
Лицо женщины было заплакано. С отчаянием смотрели на хирурга ее темно-карие, мертвенно неподвижные, расширенные глаза. Странно знакомы ему эти глаза.
«Где… ах да, на операционном столе… Глаза маленькой девочки. Понятно! Ведь это мать. Мать! Как тяжело смотреть в ее вопрошающие глаза! Несчастная женщина плакала. Значит, сказали ей, но еще не верит».
Мы сделали все возможное… — говорит Иван Иванович.
Да, если бы он мог вдохнуть половину своей жизни в порозовевшие было губки ребенка, он, не задумываясь, сделал бы и это!
Не слова хирурга, а выражение его лица и тон голоса доходят до сознания матери. Она опускает голову, задыхаясь от рыданий. И только теперь Иван Иванович обращается к мужчине. На глазах отца тоже слезы.
— Помогите ей, — властно говорит хирург и, взяв его под руку, подводит к жене.
Они выходят вместе, сразу постаревшие.
Иван Иванович, так и не закурив, резко повернулся и встретился с взглядом Вари. Она-то понимала!.. Ох, как она понимала все, что творилось в его — душе.
Он выжидающе молчал. Но она тоже молчала. Тогда он медленно подошел к ней.
— Видишь, что получается! — только и сказала молодая женщина, прямо глядя на него.
Все было в этом взгляде: и любовь, и огорчение, и жалость, но не было главного — дружеского сочувствия. Скрытый упрек в глазах и открытое порицание на словах — вот что дал ему друг жизни в трудную минуту вместо горячей веры в дело, которое целиком поглотило его.
— Варя! — тихо произнес он, в голосе его прозвучало предостережение…
Но Варя, не в силах сдержать то, что наболело у нее самой, все-таки ударила его по остросаднящей ране.
— Ты понимаешь, — заговорила она дрожащим от волнения голосом, — ведь это страшно трудно — твоя работа… Прости меня, но, честное слово, это страшно: это похоже на самоубийство. Когда сегодня я посмотрела… у меня сердце оборвалось. У тебя были такие глаза…
— При чем тут мои глаза?
— При том, что ты скоро надорвешься от перенапряжения. Не надо было тебе ввязываться в это дело! Иван Иванович отшатнулся.
— Эх, Варя! — И, почти ничего не видя от прилива крови, бросившейся ему в голову, пошел к двери.
Вдруг его точно холодной водой облило: он вспомнил слова, которые сам сказал когда-то первой жене, Ольге. Ольга плакала после своих первых неудач в газете, а он бросил ей снисходительно; «Не надо было тебе связываться с этим делом».
И она, оскорбленная, ушла от него. Да, ушла. Но ведь он любит свою новую семью и никогда от нее не уйдет, хотя его тоже оскорбили. И кто же? Варя! Преданная, маленькая Варя. Он, конечно, мог говорить с Ольгой с сознанием своего превосходства. А что такое Варя? Прямолинейное, страшно упрямое существо, но и только пока! Ну, заканчивает институт… Человек с высшим образованием. Однако все равно зелен еще этот товарищ, чтобы отважиться так говорить с человеком, который кое-что понимает в медицине.
«Нельзя же так! Самоубийство! Надорвешься! Как ей хочется оправдать свою точку зрения! — яростно восклицал про себя Иван Иванович, шагая по просторному коридору. — Надорваться на любой работе можно! В конце-то концов что стоит моя жизнь без труда? Ох, Варя, как может она не понимать! Да еще, наверно, гордится собою, принципиальная, искренняя!»
Рабочее время давно истекло, но расстроенный Иван Иванович не спешил уйти из клиники. Он прошел в послеоперационную палату, осмотрел больных — сердечников, поговорил с ними. Маленькая девочка с черным бантом в светлых волосах, смирно полусидевшая на специально устроенной кровати с откидным высоким изголовьем, остро напомнила ему умершую Лидочку.