В ее голосе — задыхающиеся равнодушной сухостью пески сжигаемой солнцем пустыни. В его распаленном воспоминаниями мозгу — паническое понимание, что проебал всю суть скользивших мимо сознания слов, горяще-бессмысленным взглядом застыв на отстраненно-усталом, лишенном малейших эмоций лице.
— Да, Ирина Сергеевна? — Отрепетированность морозящей позвоночник ухмылки и язвительно-вежливое непонимание в глазах.
— Ты ничего не забыл? — В ледяной, тщательно-сдержанной интонации — вьюжная ярость колючей метели.
— О чем вы, Ирина Сергеевна? — Все та же наигранная озадаченность и неподдельный интерес: сдержится, взорвется? Ваши ставки, господа.
— Я о твоей части… сделки, — даже не вспыхнула, и голос не дрогнул. Только чуть заметно нервно дернула бровью, споткнувшись на подборе нужного слова, тонко завуалировавшего ночное безумие. От деловитой туманности захотелось скривиться, но Михаил сдержался. Резко рванул из блокнота чистый листок, в несколько поспешных, но привычно аккуратных строк смазав белоснежность бумаги. Протянул адрес начальнице и, уже сделав шаг в сторону, остановился, поддаваясь дергающему изнутри любопытству:
— Нескромный вопрос разрешите? — и, не дожидаясь ответа, вроде-бы-совершенно-равнодушно: — Одна поедете или кого-то из своих… друзей подтянете?
— С чего это тебя так волнует? — вот теперь уже неприкрытое удивление, сквозящее вопросительной прохладой легкой усмешки.
Действительно, блин, с чего это тебя так волнует? И тут же успокоил себя простой, якобы-все-объясняющей мыслью: было бы обидно, если бы с ней случилось что-нибудь после того, как тащил ее несколько километров, не зная, выживет ли вообще.
— Я могу поехать с вами.
Замерла, внимательно вглядываясь в его лицо, ища какой-то подвох и что-то прикидывая. И, видимо что-то решив, помедлив, сухо кивнула:
— Хорошо.
И только захлопнув за собой дверь, глубоким выдохом вышвыривая из себя осевший внутри знакомый горчаще-кофейный аромат и лишающую выдержки растерянность, Зотов осознал всю глубину тотального пиздеца, в который с каждой их встречей рушился все стремительней. И самое поганое — не хотел и не собирался все это прекращать.
***
Раздражение, густо-напряженное, обволакивающее, но старательно сдерживаемое, нервными разрядами било по натянутым нервам. Отвернувшись к окну, Ира разглядывала проносящуюся мимо отглаженно-серую ленту шоссе и не понимала. Снова — не понимала. Почему она здесь, в этом теплом, уже знакомом салоне авто, с этим нагло усмехающимся типом за рулем, а не с кем-то другим, проверенным, надежным, а главное — с тем, кому она могла доверять. И тут же нашла оправдание: слишком многое понадобилось бы объяснять остальным, слишком неприятные подробности сообщать. “Мне пришлось переспать с нашим общим врагом, чтобы получить необходимую информацию”. Офигенно смешно. Опять пришлось бы врать, выкручиваться, увиливать, что-то сочинять… Надоело.
— Вы, наверное, думаете, с какой стати доверились мне? — усмехнулся Зотов, поймав искоса брошенный неприязненный взгляд. Эта женщина его забавляла, определенно. Холодная, жесткая, грубая, не обременяющая себя какой-то деликатностью и подобием вежливости, могла вдруг растеряться, смутиться от неожиданной фразы или поступка, не сумев просчитать противника и подготовить достойный ответ. Едва живая, держалась с королевским достоинством и снисходительностью, чтобы никому не пришло в голову ее жалеть и пользоваться внезапной слабостью. Еще несколько часов назад податливо-страстная, неуправляемая, дикая и одновременно нежная, почти-открывшаяся ему, вновь наглухо закрылась, отстранившись, став вспыльчивой, резкой, чужой. Ее невозможно было предугадать, понять, разглядеть до конца, и это безумно увлекало, требуя продолжения ненормальной, странной игры. Наверное, этим и зацепила: он никогда не знал столь противоречивой, неоднозначной, непредсказуемой женщины, сочетающей жесткий мужской характер с притягивающей магнитом скрытой соблазнительностью. Может быть оттого, что ему никогда не приходило в голову крутить романы с коллегами? Он никогда не воспринимал девиц в форме как что-то большее, чем часть привычной рабочей обстановки — так было всегда. И никогда не обращал внимания на что-то, кроме блестящих звездочек на погонах, независимо от того, кто эти погоны носил. И ни умненькая, наивно-трепетная якобы девочка Вика, ни с виду безвредная Измайлова, вечно себе на уме, ни кто-либо еще не воспринимались как… да вообще никак не воспринимались. А вот Ирина Сергеевна… Единственная женщина-начальник отдела, она, пожалуй, еще с их первой мимолетной встречи на совещании у Захарова обратила на себя его внимание. И после, когда закрутившаяся история с “палачами” повернула в неожиданное русло, он убедился, что не ошибся в ней: умная, хитрая, осторожная, опасная… Достойный противник, такому не стыдно и проиграть.
И он, похоже, проиграл. Причем по всем фронтам, окончательно и бесповоротно.
— С чего ты взял, что я тебе доверилась? — хмыкнула Зимина, качнув головой. Вновь повернулась к окну и заметила: — Похоже, приехали.
Зотов, притормозив, огляделся, убеждаясь, что не ошиблись. Распахнул дверцу машины, озвучивая очевидное:
— Дальше придется пешком, засветимся.
Ирина Сергеевна фыркнула, выразительно взглянув, но ничего не сказала. Потянулась к сумочке, нашаривая пистолет, и вздрогнула от неожиданно громкой мелодии мобильного, обругав себя, что забыла отключить телефон. Уже собиралась нажать на кнопку, но, увидев высветившееся на дисплее имя, недоуменно нахмурилась и ответила. Выслушала несколько реплик и, чувствуя внезапную дрожь, выпустила мобильный из рук.
— Разворачивайся, — приказала хрипло.
— Что? — недоуменно обернулся Зотов, полоснув недовольством. Зимина, на мгновение придя в себя, начальственно-раздраженно выдала, заставив в изумлении застыть:
— Ты что, плохо слышишь? Возвращаемся. Мы никого не будем брать.
========== Холодно ==========
— Ты что, плохо слышишь? Возвращаемся. Мы никого не будем брать.
В первое мгновение Зотов решил, что ослышался. Захлопнул дверцу машины и повернулся к начальнице, вопросительно приподняв брови.
— Ну и как это понимать?
— А тебе не нужно ничего понимать, — резко отозвалась Ирина Сергеевна и повторила: — Поехали.
— И не подумаю, — упрямо сжал губы Михаил. — По крайней мере, пока вы мне всего не объясните.
— Зотов, не зли меня, — по тому, как потемнели ее глаза, майор понял, что Зимина на пределе. Однако не двинулся с места, продолжая сверлить начальницу недобрым взглядом. Поняв, что внятного ответа не дождется, решил прибегнуть к наглому шантажу:
— Не хотите ничего объяснять? Отлично. Тогда я пойду один, — и, подтверждая серьезность своих намерений, достал из бардачка пистолет.
— Нет!
Куда делся приказной тон, нетерпение, недовольство? Теперь ее голос дрожал натянутыми струнами неподдельной паники и почти что мольбы. Вцепившиеся в рукав пальцы тряслись, а в глазах метался не страх даже — самый настоящий ужас.
— Просто поехали отсюда скорее! Я тебя прошу!
— Я не двинусь с места, пока вы не скажете, что за херня происходит, — твердо заявил Зотов, пытаясь найти объяснение внезапному испугу непрошибаемой полковницы. Зимина, взглянув на его излучавшее непоколебимость лицо, поняла, что уступать Михаил не намерен.
— Мы должны немедленно отсюда уехать и забыть о Грановиче раз и навсегда, иначе… — видя, что подобный туманный ответ его не устроил и Зотов ждет продолжения, через силу произнесла: — У них мой сын. Обещали отпустить, если я заплачу выкуп и оставлю Грановича в покое.
— Твою мать! — рявкнул Михаил, ударив рукой по рулю. В потемневше-растерянных глазах напротив по-прежнему металась паника, и в эту минуту он невероятно сильно пожалел, что не пристрелил того урода в их первую встречу. Выдохнул и уже спокойней спросил: — И как он узнал?..
— За нами следили, — равнодушно бросила начальница. Было заметно, что это ее волнует меньше всего. А Зотов, вспомнив дважды мелькнувшую на пустой дороге машину, мысленно выругался: расслабился, блин, совсем, потерял бдительность, а еще опером назывался…