И сейчас, в душном тяжелом полумраке больше не одинокой спальни прислушиваясь к хриплому, болезненному дыханию спящей женщины, Зотов не пытался даже разобраться, как же так получилось и что теперь со всем этим делать.
Просто нахер.
Он не будет думать об этом сейчас. И завтра тоже. И вообще не будет об этом думать.
Потому что, черт возьми, эти их отношения, которые нельзя было назвать понятными, простыми, а уж тем более — заурядными и нормальными, оказались ему нужны. И пусть внешне, неизменно скрываясь за масками неприязни, вражды, презрительной снисходительности, они могут делать вид, что ровным счетом ничего не происходит, Зотов знал, что это не так: ведь это он, несмотря ни на что, смог переступить через себя и спасти ей жизнь; ведь это именно к нему она, разбитая отчаянием, пришла за помощью и поддержкой, пусть и не признавая этого; ведь это именно к ней его так безумно и дико тянет, как ни к кому никогда; ведь это ради нее и ее сына он готов рисковать башкой, лишь потому что она, видите ли, попросила!
А еще — ты и правда двинулся, Зотов — он за нее волновался. И тогда, когда провожал взглядом ее, выходящую из машины и даже не потрудившуюся объяснить ему хоть что-нибудь. И когда отпаивал ее, продрогшую, разъяренную, коньяком в своем кабинете. И когда, выяснив все, что только возможно было выяснить в столь поздний час, перевел взгляд на нее, несчастную, окаменевшую в своем горе, о возможности которого она не могла не думать. И как, не решив ничего умнее, потащил ее к себе домой, неожиданно ясно и больно представляя, как невыносимо ей будет находиться одной в пустой квартире.
И даже сейчас, проснувшись среди ночи, когда она лежала рядом, тяжело, нездорово дышавшая, исходившая жаром и неестественно-бледная, он за нее волновался. Он мог отрицать, злиться, отвергать очевидное сколько угодно, но это было именно так. Потому что, старательно и весьма умело уверяя себя, что ему ну-совершенно-ведь-наплевать, он, вместо того, чтобы просто встать и уйти в другую комнату досыпать последние часы, включил лампу, тут же убеждаясь в своей догадке: и бледность, и тяжелое, хриплое дыхание, и раскаленность влажного от испарины лба говорили о внезапном наступлении болезни.
— Черт, этого еще не хватало…
Самое поразительное: намного сильнее досады оказалась растерянность. Зотов вдруг понял, что совершенно не представляет, что нужно делать. Он сам как-то всегда ухитрялся оставаться здоровым даже в период жутких эпидемий, выводивших из строя добрую половину сотрудников, так что и самого завалящего аспирина в аптечке у него не водилось. А уж что делать с простуженными полковницами, мечущимися в жару, майор тем более понятия не имел. Ждать утра, мчаться в аптеку, а потом полдня возиться с несчастной больной? Или плюнуть на все, наконец-то лечь спать, а утром как ни в чем не бывало уйти на работу — небось не помрет? Чертыхаясь на все лады, Зотов потянулся к мобильному, предвидя веселую ночку. Выспался, называется, товарищ майор…
***
Встретиться предпочли подальше от любопытных глаз, на всякий случай решив не рисковать, хотя Зотов сомневался, что теперь этим уродам, подельникам Грановича, есть смысл за ним следить. Но где-то там, за пределами обычного, безопасного мира, находился пацан, ставший разменной монетой в играх ублюдков, начисто лишенных моральных тормозов, и на риск они просто не имели права.
— Значит, из города он пока не свалил, — выслушав имеющуюся информацию, констатировал Стас и отхлебнул кофе из большой цветастой кружки. Невесомый аромат, поплывший по кухне, моментально разбудил целый рой воспоминаний, но Зотов отмахнулся от них, словно от злых надоедливых ос. Незачем ему думать об этом. И главное — не время.
— Не факт, — Михаил устало потер виски — после бессонной ночи голова болела нещадно. — Мог по поддельным документам, или автостопом, или еще как-нибудь…
— Степнов сейчас в отделе, попробует выяснить, кто, так сказать, входил в группу доверенных лиц, ясно же, что он не левых чуваков для этого делала нанял. Ну а там уж вытрясем правду… Кстати, а чего Зяма сама не явилась, постеснялась, что ли, за помощью обратиться? — иронично хмыкнул Карпов, разряжая обстановку: Зимина и стеснение в одном контексте звучали, мягко сказать, фантастически.
— С температурой твоя Зимина валяется, без сознания практически, — раздраженно буркнул Зотов, вновь вспоминая ночную суету, приезд “скорой”, занудные рекомендации сонного врача… Как будто у него, блин, больше и дел нет, кроме как возиться с больной начальницей!
Карпов с глухим стуком отставил кружку, как-то слишком пронзительно уставившись на гостя.
— А ты, стесняюсь спросить, откуда в курсе таких интимных подробностей? Что-то сомневаюсь, что Зиминуха тебе, как лучшему другу, поведала о своих горестях, заливаясь слезами, ты на роль жилетки как-то не очень подходишь.
Зотов отогнал вновь вспыхнувший перед глазами образ полуобнаженной начальницы, болезненно метавшейся в его постели, и, нервно дернув губами, приготовился выдать убедительную ложь. Нетерпеливый звонок телефона прозвучал как никогда вовремя.
— Да, Сань, чего там у тебя?.. Вот как… Отлично, выдвигаемся.
Карпов убрал мобильный и с не погасшим еще напряжением во взгляде бросил, поднимаясь:
— Поехали, Степнов, кажется, нашел наших дорогих отморозков. — Выдал жуткую улыбку клинического маньяка и добавил: — Ну хоть будет с кем душевно поговорить…
========== Границы личного ==========
Несмотря на то, что жаждущему “общения” Зотову в самый разгар допроса пришлось срочно уехать — в отделе опять случилось какое-то ЧП — разговор и правда вышел донельзя душевным: выбитые зубы, синяки на пол-лица, сломанный нос… Однако капитан Рыжов как “собеседник” оказался крепким, расколоться не спешил, и у Карпова начало иссякать терпение.
— Ну вот не понимают наши люди по-хорошему, — сокрушенно покачал он головой, обращаясь к Степнову, не спускавшему глаз со второго похитителя, “отдыхавшего” в углу.
— Не понимают, — согласно кивнул Саша, без слов догадавшись, что последует дальше. Подошел к окну, возле которого, привязанный к стулу, сидел их “собеседник”, и сгреб того за плечи нехилой хваткой, отечески посоветовав: — Не дергайся, родной, хуже будет.
— Эй, эй, вы че? — занервничал Рыжов, впечатленный картиной надвигавшегося на него Стаса с куском арматуры в руке.
— Поздравляю, тебе удалось вывести меня из терпения, а это не у многих получается, — процедил Карпов и кивнул Степнову. Рука Рыжова моментально оказалась притиснута к пыльной поверхности подоконника, а попытки вырваться результата не принесли.
— Ну? Последний раз по-человечески спрашиваю, где пацан?
— Да пошел ты… — начал Рыжов, а в следующее мгновение тишину заброшенного дома прервал пронзительный вопль.
— Хорош орать, аж уши заложило, — поморщился Стас. — Ну, будешь отвечать, или на второй руке пальцы переломать?..
***
Ира очнулась, с трудом ориентируясь в окружающей действительности. Все тело болело, жутко ломило виски, в голове царил противный, путающий мысли туман, а горло раздирало от царапающей когтями боли. К счастью, в комнате было прохладно и темно, сквозь плотные шторы не пробивался солнечный свет, и это хоть немного усмирило неприятные ощущения. Ирина с трудом села на постели, чувствуя, как даже от такого простого действия учащается сердцебиение, и потянулась к стоявшей на тумбочке бутылке с водой. Рука нашарила гору каких-то упаковок, и, наугад вытащив таблетку, Ира привычно поиронизировала: небось не отравится.
Обессиленно рухнув на подушки, полковник закрыла глаза, пытаясь утихомирить дрожь и внезапное головокружение, и пропустила момент, когда бесшумно приоткрылась дверь спальни. Только когда по лицу заскользили ослепительные солнечные лучи, поморщилась, отворачиваясь от источника света, и вопросительно уставилась на вошедшего.
Зотов, так, словно это было самой естественной вещью в мире, опустился на край постели, настороженно всматриваясь в нездорово-бледное лицо с пятнами лихорадочного румянца на щеках, а затем, протянув руку, невесомо коснулся горячего, влажного лба, тут же озабоченно нахмурившись. Он не задал начальнице ни одного дурацкого вопроса вроде “как вы себя чувствуете?” — и так было понятно, что более чем хреново. Только, порывшись в груде коробочек, нашел нужную и, не очень-то дружелюбно буркнув: