— С ума сошел… — тяжело выдохнула Ира, когда отчего-то неловкие руки бесцеремонно стянули полотенце, оставляя ее полностью обнаженной и совершенно беспомощной.
— Он спит. — Михаил без труда догадался, что сейчас волнует начальницу. И не удержался от очередного ехидства: — И вы уж постарайтесь потише…
Прохладные пальцы мягко легли на его губы, прерывая. Медленно скользнули по щеке, колючей от легкой щетины, и замерли на том месте, где свежий шрам скрывал наклеенный пластырь.
Шрамы, блин, украшают.
Зотов усмехнулся, невольно потираясь щекой о невесомо касавшуюся ладонь, прикрывая глаза.
Его отпускало. Черт, как ей это удавалось? Всего лишь одно, такое невинное прикосновение, и то дикое, рвущее на части напряжение таяло словно снег под горячими солнечными лучами. И уже неважно, что было и что могло быть, что он мог не успеть, погибнуть…
Ничего не имело значения.
И снова — откуда? Эта больная, поломанная нежность, выкручивающая изнутри — откуда она взялась? Когда осторожно подтолкнул начальницу к стене, опасаясь любого неловкого движения: еще помнил, какой слабой, измотанной она была сегодня днем. Смотрел на изящную шею, на выступающие ключицы, на линию тонких плеч с прилипшими рыжими прядями и задыхался от распиравшего, раздирающего желания, жадного, самозабвенного, хищного…
И не смел.
Знал, что у нее не хватит ни желания, ни сил оттолкнуть, если он проявит грубость и наглость. Но при взгляде на эту беззащитную угловатость, на будто светящуюся изнутри нежную кожу, на пылающее лицо с огромными, совершенно что-то непонятное выражавшими глазами внутри стало так сдавленно-больно, что остановилось дыхание. И, сам себя не узнавая в океане этой горькой, тоскливой, выворачивающей наизнанку нежности, он наклонился, неторопливо целуя.
Господи, да он уже и не помнил, когда он целовался в последний раз. Не со шлюхами же ему было нежничать, в самом деле? И уж точно никогда, ни разу это не было так… так переворачивающе, ошеломительно-прекрасно, так, чтобы в секунду, окончательно и бесповоротно, отключались мозги.
Эти губы… Жаркие, отвечающие, жадные, и привкус каких-то лекарств, и чего-то сладковато-терпкого, обволакивающего, еще сильнее дурманящего. И то, с каким неподдельным, бесстыдным нетерпением она ответила на его поцелуй; как прижалась, выгибаясь, к его скользившим по спине ладоням, было самым правдивым ответом: она желает этого самозабвенного, всепоглощающего безумия ничуть не меньше.
— Что ты делаешь со мной…
Потерянный, неожиданно серьезный, без привычной ухмылки. Где ты, прежний циник Зотов? Тот, который не стал бы ввязываться в сомнительные истории ради непонятно чего. Тот, которого не могло так яростно колотить от желания — желания чего-то большего, чем просто секс. Тот, который просто послал бы нахер ненужные мысли о недоступной для него бабе — не та, так другая, какая разница?
Но сейчас, прижимая к себе вздрагивающую, тяжело дышавшую начальницу, он обреченно понял: разница есть. И то, что было прежде — просто бесцветные, ничего не значащие эпизоды, одна мысль о которых вызывала лишь отвращение. Настоящее — вот оно, безжалостно сносящее крышу, разбивающее вдребезги, тянущее ко дну.
И Зотов знал: даже если за эту способность чувствовать придется расплачиваться — долго, больно и тяжело, он не пожалеет ни на секунду.
Ведь только это единственно настоящее.
========== За спиной ==========
— Вадим, ты тоже это видел или у меня уже галлюцинации?
Измайлова влетела в кабинет разъяренной фурией, забыв постучаться — так ее распирало от эмоций. Встрепанная, злющая, рухнула на стул, раздраженно выдыхая в попытке хоть немного успокоиться и собрать разбегающиеся мысли в подобие внятного предложения.
— Ты это о чем? — Климов с неохотой оторвался от бумаг, разминая затекшие плечи.
— Приказ видел? — сквозь зубы процедила Лена, начиная заводиться по новой. — Ну, это, блин, вообще ни в какие ворота!.. Она что, с ума сошла?! Зотова — в замы! Да он за эти десять дней тут такого наворотит!.. О чем она думала вообще?! Я ничего не понимаю!
Климов отвел глаза, непроизвольно сжимая в пальцах попавшийся под руку карандаш. Это был удар ниже пояса. Вот так просто, никого не предупредив, ничего не объяснив, взяла и назначила Зотова на место исполняющего обязанности, даже своего первого зама не посчитав нужным поставить в известность. Как будто он в чем-то провинился, с чем-то не справился, где-то ошибся… И этот неожиданный приказ — словно щелчок по носу: вот видишь, даже такая мразь, как Зотов, справится с этими обязанностями лучше тебя. Ей даже в голову не пришло, что это необдуманное, принятое больше в пику ему, чем для пользы дела, решение может не только задеть ее друзей, но и навредить им: Зотов со своей подлостью и мстительностью точно не упустит случая поквитаться. И не только с ними — с самой Зиминой. Карьеризм, амбиции, желание отыграться — смесь гремучая и очень опасная, так что начальница может потерять не только друзей, но и свое место в придачу… Как она не понимает столь очевидных вещей?!
— С этим надо что-то делать, Вадим! — продолжала кипеть и плеваться негодующим ядом Измайлова. — Этот гаденыш такими темпами у нас в начальниках окажется, моргнуть не успеем! А там уж…
Вадим поднял голову, переводя взгляд с разломанного напополам карандаша.
— Ты что-то конкретное предлагаешь? — спросил бесцветно, где-то внутри задыхаясь от бессильной злости и полного непонимания происходящего.
Губы Измайловой сжались в тонкую злую линию.
— От этого подонка надо избавиться как можно скорее, тем более Ира нам теперь помешать не сможет. И я, кажется, знаю как…
***
— Ты мне машину вообще возвращать собираешься? Не, я, конечно, в курсе о пользе пеших прогулок на свежем воздухе, но все-таки как-то…
— Да ничего не случилось с твоей машиной, не трясись, можешь хоть сейчас забрать у отдела, — ухмыльнулся Зотов, радуясь, что Карпов не видит сейчас его лица. Знал бы дорогой друг, как весело они с начальницей провели время в уютном салоне, пока Сашка торчал в кафе, поглощая вредную пищу и гигабайты интернета… Надеюсь, никаких “улик” горячая девочка Ирочка не оставила, в спешке удирая на паспортный контроль, поржал про себя Зотов, вспоминая всю ту комедию неприличных положений, когда они с Ириной Сергеевной с армейской скоростью натягивали одежду, которую сначала еще надо было найти и выудить из-под сидений…
— Ладно, давай в обед пересечемся, отдашь ключи, заодно расскажешь подробности, — свернул разговор Стас, явно жаждущий более детального рассказа, нежели вчерашний скомканный разговор по телефону, когда Зотов сообщил о том, что сын Зиминой нашелся, жив и здоров.
— Договорились, — бросил Михаил и, завершив звонок, откинулся в кресле, довольно улыбаясь. Ни поспешный отпуск Зиминой, больше похожий на побег, ни кислые лица и косые взгляды ее дружков, явно недовольных неожиданным поворотом событий, не могли испортить этот непривычный расслабленно-довольный настрой, возникший с самого утра. Даже работать, вопреки обыкновению, не имелось особого желания, и Зотов на мгновение позавидовал дорогой начальнице: небось уже нежится на теплом песочке в Испании, ловя восхищенные взгляды местных амигос… Впрочем, это понятно и даже простительно… И, торопливо отогнав от себя видение рыжей бестии в одном купальнике на фоне ласковых морских волн, Михаил недоверчиво замер, ошарашенный непривычным чувством.
Что-это-блин-было? Он подумал о ней с теплотой?
Снова странное, незнакомое, совсем не свойственное ему. Не раздражение, не злость, не желание — глупая, нелепая, неуклюжая теплота. Зотов и не представлял, что нечто подобное вдруг заворочается в груди, ломая изнутри необъяснимой болезненностью невозможности. Он и представит не мог, что застывшая, словно покрытая непробиваемой коркой льда душа внезапно окажется способной излучать какое-то неожиданное подобие тепла. И к кому — к ней?