— Лен, я тебя, честно говоря, побаиваться начинаю, — слегка поперхнулся Климов, растерянный от диссонанса милейшего выражения лица вкупе с расслабленно-тихим голосом и безжалостных слов. И на какую-то долю секунды она показалась ему чем-то неуловимо похожей на Иру, которая с самой невинной улыбкой могла отдать такой приказ, от которого ему становилось не по себе. — А если все-таки не сработает?
— Если бы да кабы, — почти пропела Лена, прямо-таки лучась удовольствием, так что Климов невольно залюбовался. И вдруг спросила вроде совершенно невпопад: — Вадим, а если бы вдруг… ну, так сложилось, что у тебя появилась возможность стать начальником… ты бы отказался?
Климову показалось, что он ослышался.
— Кем-кем стать? — переспросил он после паузы, медленно поднимая на Измайлову глаза, однако в чистой безмятежности ее взгляда ничего разгадать не сумел.
— На-чаль-ни-ком, — все с той же невинной беззаботностью по слогам повторила Лена, кажется, сама не совсем осознавая, к какой опасной теме клонится разговор. — Это такой дяденька, который в кабинетике сидит, приказы раздает и шпыняет за их невыполнение. Ну или иногда тетенька. Хотя дяденька, конечно, лучше, — Лена осторожно подула на никак не желавший высыхать лак, как будто важнее этого сейчас ничего не существовало. Кажется, роль законченной блондинки ее откровенно забавляла.
— Я тебя. Сейчас. Правильно понял? — обжигающий настороженностью лед недоверия затрещал холодящими паузами. Лена невозмутимо пожала плечами, предоставляя Вадиму самому решать, выгодно ему данное понимание или нет. Климов, еще не совсем уверенный в правильности своего предложения, застыл взглядом на бежевой полировке стола.
Это было почти что крамолой. Дерзко, решительно, даже где-то безрассудно. Наверное, с таким изумленно-восторженным, испуганно-неверящим настроением в свое время революционеры выслушивали смелые идеи своих вождей. Кто-то пугался и отступал, кто-то загорался и рвался в бой. Кто-то проигрывал, кто-то одерживал ошеломляюще-блестящую победу… Самым страшным было рискнуть, решиться и пойти против — против устоявшихся правил, привычного уклада, непоколебимости чужой силы. Боялся ли он проиграть? Нет, вряд ли. Но вот осмелиться и махом разрушить все, уничтожить то, что казалось незыблемым и неизменным, предать — уже окончательно и бесповоротно… Нет, к этому Климов был не готов. Как будто еще надеялся, отчаянно и глупо, что можно что-то вернуть, исправить, получить хотя бы один-единственный шанс.
Вадим не хотел понимать, что этого шанса не было и быть не могло.
***
“Докатились — замначальника отдела кошмарит отдельно взятых уродов”, — хмыкнул Зотов, не спеша поднимаясь по ступенькам. Он злился сам на себя за эту внезапную вспышку жажды справедливости, но разворачиваться и отступать было бы как минимум нелепо. С другой стороны, кому он мог это поручить? Не Роман Иванычу же, кривящемуся от каждого, даже самого правильного приказа? Можно было, конечно, попросить кого-то из своих оперов, но где гарантия, что это все в итоге не выйдет боком?
Наконец, оказавшись возле нужной двери, Зотов раздраженно выдохнул и настойчиво нажал на кнопку звонка, тут же отозвавшегося в глубине квартиры замысловатой переливчатой трелью. Однако открывать никто не спешил. И то верно, у типов, подобных этому мажору, в такое время день только начинается: гонки на щедро подаренных родителями дорогих иномарках, бары, закрытые ночные клубы и сумасшедшие ставки в казино, шифрующиеся под ничем не примечательные квартиры… А потом эти голодные до удовольствий и экстрима бездельники, накидавшись элитным алкоголем, вытворяют такое, что нормальному человеку и в голову бы не пришло. Деньги и связи родителей дают надежную защиту не только от бедности и суровых реалий жизни, но и от закона, порождая уверенность: можно купить все, что угодно, даже право безнаказанно делать то, за что обычные люди могут огрести по полной программе.
Звонок продолжал заливаться, но за дверью по-прежнему царила тишина. Михаил уже решил, что дома никого нет, однако напоследок не удержался и ткнул кулаком дорогую обивку. И, к его удивлению, створка послушно приотворилась, приглашающе скрипнув. Как в типичном кино, где за открытой дверью героя поджидает труп и ворох неприятностей, из которых потом хрен выпутаешься, особенно без посторонней помощи.
В коридоре продолжал гулять сквозняк. Дверь продолжала поскрипывать. Зотов медлил. Внезапно обострившееся чутье подсказывало, что лучше не переступать порог, а развернуться и уйти. И черт с ним, с никому не нужным делом, с очередным зарвавшимся уродом, со всей этой мутной, откровенно напрягающей атмосферой.
Просто развернуться и уйти. Что может быть проще?
Зотов бросил последний взгляд в темный провал коридора, а после решительно шагнул внутрь. Сигнал опасности загорелся в сознании предупреждающим всполохом, но уже поздно. Михаил захлопнул за собой дверь, а в следующее мгновение что-то тяжелое обрушилось на затылок, и реальность, качнувшись, накрыла темнотой.
========== Капкан ==========
Резкий, нервный вой полицейской сирены неожиданно громко ворвался в сознание, отзываясь в и без того гудящей голове вспышкой острой раздражающей боли. Поморщившись, Зотов с трудом открыл глаза и тут же вновь зажмурился: отражавшиеся на стенах пятна света, пробивавшиеся с улицы, показались такими яркими, что стало больно.
Когда наконец Михаил сумел сбросить накатывающую дурноту и приподнялся, держась за стену, то первое, на что натолкнулся взгляд, была лужа крови, растекшаяся почти у него под ногами. То, что это кровь, а не какая-нибудь краска, Зотов понял сразу, потому что темное пятно начиналось не откуда-нибудь, а из-под головы неподвижно лежавшего человека, явно и окончательно мертвого. И, как ни странно, именно вид трупа и ощущение неотвратимо приближавшейся опасности отрезвили, словно окатив ледяной водой.
Бежать. Валить. Сматываться.
Самым первым, отчаянным порывом было просто вылететь из квартиры, вихрем промчаться по ступенькам, грохнуть дверью подъезда и скрыться в темноте, где, тщательно скрытая от любопытных глаз, осталась машина. И только потом до Зотова дошло, насколько это глупо: прямо под окнами, расцвечивая синими всполохами морозный сумрак, маячила полицейская машина. Удивительно, как еще никто не добрался до квартиры… И, отрезая последний путь к отступлению, вдребезги разбивая хрупкую надежду на удачный исход, громко шарахнула подъездная дверь, а следом, смазанные расстоянием лестничных пролетов, загрохотали тяжелые, давящие неотвратимостью шаги.
Зотов еще раз оглядел обстановку, криво усмехнувшись. Картина маслом, блин: труп в луже крови, майор полиции в не совсем вменяемом состоянии и орудие убийства, так сказать, “на десерт”. Что еще нужно для полного счастья и удачно раскрытого дела? Михаил зло вскинул голову, прислушиваясь к приближающимся шагам, мельком подумав, как это глупо: столько раз уходить от наказания, чтобы в итоге огрести ни за что ни про что.
А вот хрена с два что у вас получится!
Зотов и сам не совсем понял, к кому была адресована эта холодная яростная мысль, неожиданно придавшая решимости. И торопливо, но аккуратно, стараясь не задеть кровавое пятно, Михаил, обойдя тело, поднял с пола пистолет, порадовавшись, что, как примерный опер, привык вне рабочего времени всегда оставлять табельное в сейфе. Теперь оставалось самое сложное: выскользнуть из квартиры перед самым носом прибывших полицейских. Надежда была лишь на открытый чердак, через который можно выбраться в соседний подъезд, а уже оттуда — на улицу. Стараясь не думать о другом варианте развития событий, если вдруг проход окажется закрыт, Зотов легко скользнул по лестнице, нетерпеливо толкнув дверь чердака. Лениво звучавшие голоса раздались уже совсем рядом, когда Михаил, очутившись за дверью, поспешно набросил на место сбитого замка валявшийся под ногами стальной прут. Если повезет, сонные ППС-ы не сразу сообразят подняться сюда через соседний подъезд, чтобы проверить, заперт ли чердак, так что немного времени у него все же есть.