И слова, отчаянные, злые, сорвались раньше, чем Зотов успел в полной мере осознать их смысл.
— Послушай меня! — пальцы сомкнулись на ее запястье, сдавливая до боли. — Мне плевать, с кем ты там трахаешься в свободное время, но в моей квартире, будь любезна, отключай свой гребаный телефон!..
— Что?! — расширенные от неподдельного удивления глаза полыхнули обжигающей яростью. — Ты что себе…
— Заткнись, — грубо оборвал Михаил, даже не заметив, кажется, накаливающегося возмущения в ее голосе. Рывком толкая начальницу в сторону кровати, вынуждая невольно отступить и тут же рухнуть на аккуратно застеленное покрывало. И прежде, чем ошарашенная Ира успела осознать, понять, поверить, что он действительно осмелится на это, навалился сверху, прижимая ее руки к постели, не позволяя даже шевельнуться или хотя бы вздохнуть.
— Охренел?! Руки убери от меня! — Шипение рассерженной хищницы, попавшей в капкан. Не вырваться, не ударить.
И вновь прорвавшаяся ненависть в горящих глазах.
Почти как у него.
В запыленных отчаянием посветлевших от гнева радужках — неприкрытая почти-ненависть, такая жгуче-горячая, что даже воздух в легких накалился, став болезненно-жарким. А еще… Еще то, что вмиг остановило, заставило замереть, прекратить тщетные попытки вырваться или хотя бы понять, что это сейчас происходит.
Отчаяние. Горькое, опустошающее, наотмашь бьющее отчаяние человека, на глазах которого безжалостно и цинично давят единственно важное, последнее, что имело значение, последнее, что помогало держаться. Не двинуться, не рухнуть, не потонуть.
Что с тобой?
Немым, так-не-бывает-искренним вопросом в пустоту застывшего взгляда. И только прикосновения его рук, настойчивые, исступленные, злые, почти причиняющие боль — такой же молчаливый, полный безнадежной, иссушающей тоски ответ. И все только что сказанные слова, вся необъяснимая нервная грубость моментально теряют значение, выцветая в своем возмутительном, по-настоящему оскорбительном смысле.
Что с тобой?
И уже свободные руки смыкаются на его спине, так непривычно-успокаивающе-мягко, что застывает дыхание. И высокий, стремительно приближающийся потолок давит, накрывая болью — их общей болью, от которой хочется кричать, сдавленно, бессмысленно, громко, с каждым звуком выбивая из себя это гребаное застарелое отчаяние, копившееся долгие годы.
Долгие годы, наполненные пустотой, одиночеством и лихорадочной кому-нибудь-нужностью.
========== Душевные разговоры ==========
В отделе Лена появилась в препоганом настроении. Вчера, услышав от буквально раздавленного Вадима бредовую новость о связи Иры с этим подонком Зотовым, она так и не смогла поверить в подобное до конца. Наверное, чтобы убедиться, нужно увидеть собственными глазами… И она увидела: за квартал до отдела, остановившись на светофоре, скучающе разглядывала поток машин впереди. Неожиданно дверь стоявшей у тротуара иномарки отворилась, и наружу выбрался мужчина. Обошел автомобиль и галантно помог выйти сидящей на пассажирском месте женщине. Лена, мимолетно мазнув взглядом по стройной фигуре в бежевом пальто и рыжим волосам, уже хотела было отвести взгляд, но тут же замерла, с недоверием наблюдая за происходящим: как мужчина, не выпуская руки спутницы, склонился к ней, что-то прошептав; как та недовольно дернула головой, отворачиваясь и старательно напуская на лицо сердитое выражение, хотя с губ рвалась лукавая улыбка. И в тот момент, когда женщина, что-то на прощание бросив собеседнику, повернулась, направляясь по тротуару, Измайлова окончательно признала: это действительно Ира.
И не с кем-нибудь, а с Зотовым.
Элегантный, небрежный, с невесть откуда взявшейся галантностью и привычным самодовольством на наглой, откровенно сияющей физиономии. В нем что-то неуловимо, совсем немного и почти незаметно изменилось, но Лена, слишком ошеломленная открытием, подтверждающим невероятную догадку Климова, не стала заострять на этом внимание. Только в досаде стукнула ладонью по рулю, сжимая губы.
Цензурных слов не находилось совсем.
***
Другая. Едва уловимо, совсем чуть-чуть изменившаяся. И даже не внешне — загорелая, отдохнувшая и на удивление тихая, — а где-то внутри себя, посветлевшая, успокоенная, сдержанная. Какая-то иная. Счастливая? Влюбленная? Окрыленная? Нет, все не то. Довольная — пожалуй самое правильное определение. Довольная и расслабленная, словно сытая хищная кошка после удачной охоты.
— Ир, можно вопрос?
Зимина, царапнув размашистой подписью по очередной протянутой бумаге, сжала ручку в пальцах и подняла голову, бросив на Вадима вопросительный взгляд. От резкого движения ворот форменной рубашки на мгновение сбился, обнажив изящную шею, и этого мгновения Климову хватило, чтобы зацепиться взглядом за красноватое пятно на нежной коже. И эхом воспоминаний — приглушенно-мягкие стоны, плавящие сознание мучительно-раскаленной, насквозь выжигающей болью; и новый прилив яростного непонимания и протеста…
— Почему он? — свинцовая тяжесть обрушившегося вопроса повисла противной двусмысленностью. — Зотов что, начальник лучше меня?
Ирина Сергеевна недовольно приподняла бровь, и сквозь холодную непроницаемость во взгляде мелькнуло сдержанное раздражение.
— Я что, отчитываться должна? По-моему, пока я здесь начальник, и мне виднее…
Опять. Опять то, что он в ней ненавидел: стремление отгородиться, поставить на место, возвести себя в какой-то неприкосновенный статус, чтобы ни у кого никогда не возникло и мысли сказать или сделать что-то поперек.
Королева-мать, чтоб ее.
— Да, конечно, — процедил он, пропустив окончание фразы.
— Уж извини, Вадим, но в прошлый раз ты не справился, а мне совсем не улыбается каждый раз разруливать косяки, — резче, чем следовало, выпалила Зимина и вновь склонилась над документами.
— А Зотов, значит, справляется? — запредельно спокойно уточнил Климов. Внутри индивеющим штормом бился бушующий Ледовитый.
— Представь себе, — холодно подтвердила Ирина, не поднимая глаз. — Если ты не заметил, за время моего отсутствия в отделе не случилось ни одного ЧП.
Дура! Идиотка слепая!
Больше всего в эту секунду Климову хотелось схватить начальницу за плечи и хорошенько встряхнуть. Мазнуть ладонью по бледной щеке, чтобы зазвенело в голове и прояснились мысли. Чтобы она, черт возьми, вспомнила, кто такой Зотов и что он из себя представляет.
— Разрешите. Идти. Ирина. Сергеевна? — отчеканил, с трудом разомкнув губы.
— Да, конечно, — равнодушно отозвалась полковник, не взглянув в его сторону.
И, бесшумно прикрывая за собой дверь кабинета, Климов с ледяной злостью понял, что пути назад быть не может. Она сама, не осознавая того, сделала выбор.
***
— Да, давненько мы с тобой так не сидели, — Лена скомкала обертку от конфеты, отводя взгляд, покрутила бумажку в руках. — Как отдохнула?
— Прекрасно, — хмыкнула Ира, наливая себе еще чаю. Бросила мимолетный, но цепкий взгляд на подругу и приказала: — Хватит уже ходить вокруг да около, спрашивай что хотела.
Измайлова с грохотом отставила чашку, не сумев сдержать нервозности.
— Неужели ты и правда с Зотовым…
— Что? — вскинув бровь, сухо уточнила Ирина. По тону было более чем ясно, что к задушевным беседам и интимным откровениям она сейчас не склонна, однако Лену уже понесло.
— Я вас видела сегодня утром. Ир, как ты могла?! Ты что, забыла, кто такой Зотов? Все его подвиги? То, что он тебя убить хотел, что он тут вытворял, вообще все…
— Я прекрасно все помню, — ледяным тоном оборвала Зимина. — Но то, с кем я сплю, касается меня и только меня, понятно?
— Да ты хоть понимаешь, под какой удар нас всех подставляешь?! — взорвалась Лена. — Да он же воспользуется любым удобным случаем, чтобы… Да что угодно: отомстить, подставить, занять твое место!.. От него любой подлости можно ожидать, а ты ничего не хочешь понимать, будто ослепла! Чем он только тебя…
— Хватит! — рявкнула Ирина, швырнув на стол возмущенно звякнувшую чайную ложку. — Обсуждать свою личную жизнь я ни с кем не собираюсь, даже с тобой!