— Надо же, а я думала, мы друзья. А ты вот так просто готова всех нас…
— Друзья? — вздернув подбородок, почти по слогам переспросила Зимина. Лицо стало холодным, отчужденным, злым. — А почему никто об этом не вспомнил, когда Климов устроил за моей спиной беспредельщину? Когда меня в любой момент могли снять с должности, а вы со своими разборками даже подумать не захотели, как это может отразиться на мне? И пока я валялась в больнице, воспользовались тем, что я утратила над всем контроль! И даже когда слегла с температурой и сообщила об этом тебе, ты, Леночка, даже не потрудилась узнать, все ли со мной в порядке и не нужна какая-то помощь!.. А знаешь, кто мне все это время помогал, кто помог мне сохранить место, кто меня все это время поддерживал, пока вы тут занимались непонятно чем? Да, представь себе, Зотов! А ты теперь вдруг вспомнила про дружбу и обвиняешь меня хрен знает в чем! Почему-то ты об этом не вспоминала, когда мне действительно нужна была помощь!
— Ты… ты сейчас не права, — дрожащим голосом выдавила Измайлова, поднимаясь.
— Иди работай! — повысила голос Ира, сверкнув глазами. С досадой оттолкнула чашку с недопитым чаем, отводя взгляд от оскорбленно хлопнувшей двери, и вполголоса выругалась, уже жалея, что не сумела сдержаться.
***
— Ты все понял? — Климов как следует встряхнул собеседника за плечи, повторяя вопрос.
— Д-да, — заикнулся тот и мелко закивал. — В-все сделаю…
— Вот и молодец, — Вадим снисходительно похлопал “жертву” по плечу и ласково предупредил: — Смотри, надумаешь слиться или меня сдать… Сам знаешь, что будет. Интересно, как твой влиятельный тесть с женой отреагируют, когда увидят статью про твои похождения с печальным исходом?
— Н-не надо, я все сделаю, — проскулил собеседник, еще сильнее сжавшись.
— Ну и отлично, — удовлетворенно протянул Вадим и, не прощаясь, направился к машине, не дожидаясь, когда испуганно скорчившийся на лавочке человек придет в себя. Сердито хлопнул дверцей автомобиля, усаживаясь в салон; обессиленно уронил руки на руль. На долю секунды мелькнуло сомнение, отвратительное осознание собственной подлости и предательства, но тут же вытеснилось новым приступом холодной ярости, отвращения, едкой обиды. Сама виновата, решил Вадим, резко выпрямляясь. В женской глупости, слабости, слепоте, нежелании понимать очевидные вещи и видеть то, что так ясно другим. В том, что не пожелала прислушаться, признать свои ошибки, считая себя во всем правой, не захотела перебороть собственное упрямство и согласиться с правотой чужих, совершенно справедливых и правильных слов.
Сама виновата.
========== “Подарок” ==========
Миша Зотов никогда никого не любил. Вернее, давно, кажется совершенно в другой жизни, еще будучи ребенком, он искренне верил, что любит своих родителей: и сдержанную, молчаливую мать, и строгого, требовательного отца, столь же обожаемого, сколь и холодного. И изо всех сил стремился, чтобы папа гордился им: отлично учился, мечтал тоже стать милиционером. Обязательно самым лучшим, таким, как папа…
Светлый образ рухнул в одночасье. Когда взбешенный генерал ворвался в коридор больницы, наградив сына такими фразами, каких любимый папа просто не мог произнести. Миша и сам понимал, что виноват, и тем сильнее его потрясли злые, циничные слова, сыпавшиеся вперемешку с безжалостными ударами: его вина не в краже пистолета и даже не в том, что пострадал человек, а в Поступке — необдуманно глупом приступе сострадания и доброты. Тогда-то и усвоил четырнадцатилетний Миша Зотов жестокую правду жизни: добро всегда наказуемо. Гораздо проще и выгодней быть равнодушным эгоистичным подонком — кто еще позаботится о твоих интересах, если не ты сам? И если ради этого придется сломать чью-то жизнь, что ж, значит, так тому и быть…
Простить отца, легко сломавшего его, Михаил так и не смог. Равно как и мать, в один миг ставшую чужим человеком: слишком живы были воспоминания о боли, страхе, а сильнее всего — непонимании: почему, за что? Почему за правильный, хороший поступок последовало столь жестокое наказание? И почему мама, любимая мама, вместо того, чтобы защитить, помочь, смотрит укоризненно и холодно, словно чужая?..
Она и осталась для него чужой. Все те долгие двенадцать лет, до самой смерти, он не сумел сказать ей ни слова, раз и навсегда запомнив выражение брезгливой отчужденности на лице единственного человека, способного защитить.
Время все лечит, так говорят. Но с Мишей Зотовым все произошло с точностью до наоборот: долгие годы одиночества только сильнее очерствили душу, больше цинизма и жестокости привнесли в характер. Холодное сердце накрепко закрылось от человеческих чувств, способности сострадать, беспокоиться о ком-то, кроме себя. Не помогла и Марина, милая, без памяти влюбленная девчонка, не сразу разглядевшая под внешним обаянием и обходительностью молодого опера истинную жесткую сущность, холодность и закрытость. И за годы брака не изменилось ровным счетом ничего — искренная влюбленность не тронула сердце, ничем не отозвалась в душе. Ошибкой было думать, что чужие чувства пробудят что-то в ответ, помогут оживить давно умершее, обрести навсегда утраченное. Лишь усталое раздражение и глухое равнодушие копились изо дня в день, помноженные на ревность, недовольство, непонимание — откуда ей было знать, что причина не в ней и даже не в нем, а в том суровом уроке, преподанном самым близким человеком…
Глупый, изначально провальный брак распался со скандалом, когда Марина убедилась в очередной измене. Зотов и сам не до конца понимал, зачем нужны эти ничего не значащие интрижки — попытка убежать от себя, поиск чего-то настоящего, стоящего, или банальная злость: если жене так хочется его уличать, что ж, пусть. И ни сожаления, ни чувства вины не оставил поспешный разрыв — так и должно было закончиться, ничего удивительного. Тем более что у капитана Зотова в жизни наконец-то появилась хоть какая-то цель. Нечто большее, нежели деньги или карьера: справедливость. Жестокая, незаконная, но справедливость, которой невозможно добиться иначе кроме как силой. И впервые Зотов почувствовал, что делает что-то нужное, правильное, что-то, что кроме него и еще нескольких искателей правды не сделает никто.
А потом на их пути возникла упертая, не поддающаяся никаким угрозам полковник. Единственный, кто способен был пустить под откос машину жестокого правосудия, разрушить дело, которое многие считали правильным и даже необходимым. И Зотова совсем не удивил суровый вердикт: убрать. Не человека, не полковника полиции, а досадную преграду, опасную помеху, ненужного свидетеля. Может, это и было далеко от справедливости, но она знала, на что шла, ввязываясь в борьбу, и не их вина, что невозможен другой исход.
Однако иной поворот событий оказался более чем реален — лиса легко выскользнула из капкана, перехитрив саму судьбу. А Зотов, испытавший странную смесь досады, облегчения и восхищения, тогда и не подозревал, что любящая подшутить жизнь готовит немало сюрпризов и череда событий и невероятных совпадений приведет к тому, чего можно было ожидать меньше всего. К простой и удивительной истине: эта женщина и внезапные чувства к ней — вот что оживит хоть какую-то часть его заледеневшей души. И каждый, кто попытается лишить его этой возможности, поплатится жестоко…
***
— Ну и где ты ходишь? — недовольно напустилась Зимина, едва Михаил показался на пороге. — Ты что же думаешь, теперь…
— Ничего такого я не думаю, Ирина Сергеевна, — без труда угадав причину раздражения, перебил майор, лучась самодовольством. Поплотнее прикрыл дверь и прошел к столу, за которым, скрытая ворохом бумаг, сидела начальница.
— А чего это ты довольный такой? — прищурившись, осведомилась Ира. — Вроде ни премии, ни внеочередного звания не предвидится. Или, может, у нас разом все висяки сами собой раскрылись? Поделись радостью.
— Лучше, Ирина Сергеевна, — вкрадчиво промурлыкал Зотов, нагло устраивая ладонь на спинке ее кресла. — У меня для вас подарок.
— Какой еще подарок? — недоуменно приподняла брови полковник.