— Все просто. Мы похожи, — усмехнулся Зотов, каким-то непостижимым образом правильно поняв выражение ее лица.
— Ты меня с собой не равняй! — моментально возмущенно вскинулась Ира.
— Брось, — хмыкнул Михаил. Приподнялся, нависая над ней, заговорил негромко, вкрадчиво, жарким шепотом касаясь кожи. — Ты знаешь, что это так. Да, ты хитрее, осторожней, в чем-то сильнее, тверже, принципиальней… Но по сути, по самой сути, ты точно такая же, как я. Ты также не представляешь жизни без своей работы, точно также веришь в какое-то подобие справедливости и пытаешься ее устроить; точно также считаешь силу единственным способом поддерживать порядок… Но главное не это, — горячие пальцы нахально скользнули под тонкий шелк покрывала, принявшись бережно, невесомо поглаживать плечо, скользить к ключице и вновь обратно. — Главное в том, что мы понимаем друг друга. Потому что мы, мы оба — искалеченные, изуродованные, поломанные в хлам. Мы никогда никому не сможем ничего дать, как это называют — раскрыть душу, потому что ни хрена ровным счетом у нас не осталось в этой самой душе. Самое большее — трахаться в полное свое удовольствие и вытаскивать друг друга из неприятностей, и ничего другого. Хотя это не так уж и мало, если вдуматься. Скажешь, что я не прав?
— Может быть, — выдохнула Ира, послушно подставляя шею его настойчивым, нетерпеливым губам, — может быть…
***
— Простава — это святое! — радостно потер руки Степнов, оглядывая коллекцию выставленных на столе бутылок. — А че за повод-то хоть? Женится что ли кто?
— Очень смешно, — фыркнула Ира и, повернувшись, легонько двинула Антошина по руке, потянувшейся к тарелке с бутербродами. Расставила на столе посуду и нехитрую закуску и, выдвинув стул, присоединилась к мужчинам. — На самом деле, ребят, я хотела вас поблагодарить, — сказала уже без улыбки, наблюдая, как Зотов, на правах хозяина, откупоривает спиртное. По очереди обвела взглядом “теплую компанию”: Карпов — бывший подполковник, конченый псих, веселые раздолбаи Антошин и Степнов, циничный сукин сын Зотов со склонностью к садизму… Прекрасная компания, Ирочка, просто великолепная, с сарказмом поздравила себя полковник. Но, так или иначе, это они все в трудную минуту оказались рядом. Все, кто в какой-то мере помог ей найти Сашку в тот момент, когда преданные друзья плели за ее спиной интриги. — Вы все мне очень помогли, и…
— Да ладно тебе, Ир, — перебил Денис. — Когда такое дело…
— Ничего, Ириш, — не удержался от шутовства Стас, — если еще кого спасти или грохнуть понадобится, ты только свистни.
— Обязательно, Карпов, даже свистеть специально научусь, чтобы тебя порадовать, — не осталась в долгу Ира. Антошин, случайно поймав не слишком-то дружелюбный взгляд Зотова, явно не вдохновленного этой милой перепалкой, схватил стакан и радостно провозгласил:
— Ну, будем!..
Затянувшиеся посиделки с веселыми историями от безбашенного Степнова, пьяной ностальгией Дениса с рефреном “апомнишь…” и едкими комментариями Карпова и Зиминой, наконец подошли к логическому завершению, когда Зотов заботливо потащил шатающихся Дена и Саню из подъезда прямиком к такси.
“Прям по-семейному посидели”, — иронично хмыкнула про себя Зимина. Неожиданно выпавшая роль хозяйки в доме Зотова привела в замешательство: даже с учетом изменений в их отношениях подобное было, мягко говоря, странным. Однако зацикливаться на нелепости происходящего Ира себе запретила: имелось дело поважнее. Его, решив не ходить вокруг да около, Зимина и изложила Стасу, не обращая внимания на весьма красноречивое выражение лица.
— Да, Зиминух, умеешь удивить, — Карпов, еще с начала вечера принявшийся скалить зубы и отмачивать шуточки в своей привычной манере, не собирался менять тон, даже услышав неожиданную просьбу. — С чего это ты вдруг за него вписаться решила? Или это что, типа от “ненависти до любви” и все в таком духе?
— Хорош издеваться, — поморщилась Ира. — Просто скажи, поможешь или нет?
Карпов несколько мгновений пристально всматривался в ее лицо, и, осклабившись, саркастически протянул:
— Да ла-адно? Че, Зям, все так серьезно, что готова даже у меня помощи просить? А оно того стоит?
— Я это делаю в первую очередь ради отдела, — буркнула Ирина, словно оправдываясь. — Если адвокат этого убитого начнет трубить, что его подзащитного в нашем отделе пытали… В общем, такой шум поднимется, и не докажешь ведь, что ничего не было, а мне сейчас еще одного скандала не хватало…
— Ладно тебе, Ир, сделаю, раз надо. Только имей в виду, потому что ты просишь, а не ради дружбы с дражайшим Зотовым.
— Спасибо, Стас, — серьезно сказала Ира. — Я на тебя надеюсь.
***
Дверь, распахнувшись, шарахнула об косяк с такой силой, что едва не слетела с петель. Климов, вздрогнув от неожиданности, выпустил из рук банку с кофе и, чертыхнувшись, обернулся, отряхивая руки от пахнущего горечью порошка.
Действительно, кто же еще. Во всем отделе был только один человек, способный ворваться подобным образом.
— За мной, — всего два слова, как выстрелы в упор. Да и тон соответствующий — таким ледяным, ничего совсем не выражающим голосом только смертный приговор зачитывать.
Коридоры, двери, чьи-то лица смазанные в непрерывном до головокружения калейдоскопе. Спина идеально-прямая перед глазами, рыжие локоны, волной качающиеся от каждого шага. И дробь каблуков в отчего-то полной тишине, в виски выстреливающая разрывающей болью.
И снова дверь, снова резким рывком раскрытая. Стопка бумаги и ручка, небрежно брошенные на столешницу.
— Что писать, думаю, знаешь.
И вновь ничего, кроме оглушающего равнодушием холода. Ни крика, не ненависти, ни презрения, ни злости даже. И никаких тебе “дакактымог?”, “аятебеверила”, “зачтоты?..”, растерянностью рвущиеся с плотно сомкнутых губ.
Не пошевелился. Руки по швам, спина до боли ровная, непроницаемо-каменное лицо, губы бескровно-сжатые.
Не сорваться бы.
— Вот уж чего, а подлости от тебя не ожидала.
Откуда равнодушия столько? Тебе больно бывает хоть когда-нибудь?
— Ир…
Объяснить. Выплеснуть. Выкричать. Всю боль, что набросилась с новой силой, ничего живого после себя не оставляя.
Тишина рухнула, вновь оглушая, придавливая, воздух из легких выкачивая.
Вечность.
Молчание.
Гребаную вечность молчание.
И рыжая макушка, неестественно-низко склоненная.
А потом вдруг, будто наотмашь одним-единственным словом:
— Вон.
И ледяная, безжалостная пустота из яростного, злым разочарованием обжигающего взгляда.
— Ч-что?..
Как мальчишку! Как мальчишку какого-то! Не сверстника, не майора, не когда-то надежного соратника…
— Пошел вон.
Дура!
Вот оно. Грань, черта, точка кипения.
Вскинул голову. И отчеканивая, словно гвозди вбивая в сознание, с морозящей все в груди ненавистью:
— А дальше-то что?
Вздернула бровь с отчужденным презрением, почти брезгливостью. Промолчала.
— Меня вышвырнешь. Лену с Ромой уволишь. Дальше-то что? С кем в итоге останешься? С Фоминым, из запоев не выходящим? Щукиным, Минаевой, которые из себя благородных корчат до сих пор? Или с этим своим, который при первом удобном случае тебя с милой улыбочкой подставит? Дура ты, Ира. Жажда молодого тела совсем ум отшибла?
Вот они — эмоции. Смотри, наслаждайся, впитывай унижение. Последний аккорд должен быть самым эффектным, не правда ли?
— Пошел. Вон.
Кривая усмешка по одеревеневшим губам. Почти судорога. Четкий, по-военному выверенный разворот, спина все так же прямая. И напоследок, почти жалко, словно самого себя убеждая: