— Иди работай, — хмыкнула Зимина и, когда майор уже оказался у двери, бросила слишком серьезно: — Ты нужен мне здесь.
Когда за Зотовым закрылась дверь, Ира устало опустилась в кресло, прикрывая глаза и пытаясь избавиться от безжалостно давящих мыслей. Значит, все-таки Грачев… Пусть и не напрямую, пусть и не участвуя, а всего лишь закрывая глаза на собственные догадки и делишки давнего друга. Причем вряд ли за простое человеческое “спасибо”. Ира сжала губы, чувствуя внутри тяжело поднимавшуюся волну ледяной злости. Нет, она не сможет оставить все это просто так. Просто не сможет, или перестанет себя уважать.
Ира нетерпеливо схватила телефон, выискивая в контактах номер, наткнулась взглядом на нужную комбинацию цифр, однако звонить не стала. Восстановила по памяти знакомый маршрут, порадовавшись, что среди ее знакомых есть так много полезных людей, в том числе и один гениальный хакер, а спустя пять минут уже выезжала со стоянки отдела.
***
— … Внезапная, удивившая многих отставка начальника Московкой полиции генерала Грачева до сих пор вызывает недоумение и является темой для обсуждений в прессе. Напоминаем, генерал Грачев занимал этот пост…
Ира щелкнула пультом, прерывая торопливую речь диктора, и, раскинувшись на постели, довольно улыбнулась. Кто бы мог подумать, что грозный и непобедимый генерал окажется на самом деле настоящим “колоссом на глиняных ногах”, которого ничего не стоит свергнуть… Всего лишь правильная информация, поданная в правильное время правильным людям, и от былого генеральского величия остались только воспоминания. А самое главное — о скромной роли полковника Зиминой в этой громкой жизненной постановке вовсе необязательно кому-либо знать.
========== Эпилог. Круг замыкается ==========
Мой зеркальный враг
Мне верен до конца. ©
Зима за городом нахлынула теплыми снегопадами, мягкой влажностью воздуха, расслабленной приглушенностью неярких красок, ленивой неспешностью пасмурно-блеклых дней. Двухэтажный массивно-кирпичный дом встретил пыльной заброшенностью, неуютной тишиной, прохладной необитаемостью давно пустующего жилья. Такой дом — добротный, светлый, просторный — хорош для веселых дружеских посиделок или для большого шумного семейства, но не для отпуска в одиночестве, среди давящего безмолвия и тяжелых, изматывающих мыслей. Но это было необходимо: остаться наедине с собой, вдали от городской суетливости, бесконечной череды неприятностей и проблем, косых взглядов и перешептываний за спиной. Слишком многое нужно было обдумать, слишком многое решить. И, по деталям, по винтикам разбирая сложные механизмы последних событий, собственных поступков, противоречивых чувств и эмоций, наконец сделать выбор: воспользоваться подаренным шансом, оставив все как есть, или безжалостно оборвать все сильнее опутывавшие его нити — привязанностей, симпатий, увлечений… Он мог бы с полным правом остаться в отделе теперь, узнав об отставке отца: о неожиданном и громком уходе генерала Грачева который день трубили все СМИ. Как ни крути, а Зимина оказалась бесспорно права: это было его место, его дело, его спасение — от самого себя, от собственных демонов. Майор Зотов не был образцово-честным, показательно-правильным сотрудником, как в добрых сериалах про ментов, но он умел, а главное хотел хорошо и грамотно работать, требуя того же от своих оперов. А что теперь? Податься в начальники безопасности какой-нибудь фирмочки к зажравшемуся хамоватому бизнесмену? Открыть свое дело, погрузиться в мутную беспокойность постоянной конкуренции, разборок, нудной деловитости и подводных камней коммерческой деятельности… Конечно, при должной хватке, решительности, хитроумии можно выплыть и даже добиться успеха, вот только подобные перспективы что-то совсем не вдохновляли. Не за тем он когда-то выбирал свою нынешнюю профессию, чтобы в итоге пополнить ряды самодовольно-сытых, благополучно-гниловатых дельцов, мнящих себя хозяевами мира.
А еще была Ира, Ирина Сергеевна, дорогая начальница, не желающая лишиться еще одного сотрудника, и ее довольно неоднозначные слова о том, что он нужен ей. Зотов и сам не понимал, как будет заново учиться жить без всего того всеобъемлющего, сильного и удивительно-нужного, что она привнесла в его пустую, бесцельно-холодную жизнь. Он отдавал себе отчет, что рапорт об увольнении окончательно и несомненно разведет их пути: он может быть уверен в чем-то, лишь находясь постоянно рядом. И самое главное — именно это будет правильно, так, как нужно: он прекрасно осознавал, что покой и товарищ полковник две несовместимые вещи, а оставить ее сейчас одну в полуразваленном отделе будет откровенной и неприкрытой подлостью. Прежний, не отягченный привязанностью Зотов спокойно, не испытывая ни малейших сомнений, вычеркнул бы из своей жизни нынешнее место работы, женщину, с которой спал, какие-то обязательства, обещания, ответственность. Но — не теперь. Он не мог, а главное не желал разорвать те прочные нити, затягивающие его все сильнее в паутинность этих странных, непонятных и неоднозначных отношений, оказывается, столь нужных ему. Ему нужна была эта невыносимая рыжая женщина с ее холодной надменностью и плавящей страстностью; ему нужны были их редкие совместные почти-семейные вечера и нежно-дикие ночи; их утренние сборы на работу, когда он варил им кофе, а она, такая забавно-сонная и такая не-полковник, чертыхаясь, впопыхах красилась перед зеркалом. Ему нужен был их недо-совместный неустроенный быт с наспех приготовленным ужином и ее косметикой, забившей полочки в ванной; ее объятия во сне — единственная неловкая нежность, дозволенная между ними; и обеды в кафе возле отдела, являвшиеся темой неуверенных пересудов, нужны были тоже. Она была ему нужна — со всей той бурной сумятицей чувств, взорвавших размеренный холод его одиночества, со всеми странностями, сарказмом и жесткостью, с молчаливым пониманием и резкими противоречиями, с несгибаемостью и строптивостью, сдержанно-скрытой мягкостью и одуряющей женственностью…
Она была ему нужна. И эта зависимость не поддавалась лечению.
***
Вкрадчивый звук плавно притормозившего автомобиля вплелся в мерное бормотание работавшего в гостиной телевизора, когда Зотов, стоя в прихожей, стягивал с рук перчатки, щурясь от домашнего света, непривычно яркого после вечернего сумрака. Недоуменно замер, прислушиваясь; решил, что ошибся: мало ли к кому в предпраздничный субботний вечер могли приехать гости. А в следующее мгновение хлопнула дверца машины и по вычищенной от снега каменной дорожке уверенно застучали каблуки.
Несделанный выдох смерзся внутри, душно сдавливая грудную клетку ледяной тяжестью. Во внезапно затихшем доме только отчего-то охрипло загрохотавшие часы торопливо выстукивали стремительно тающие секунды. Зотов с трудом разжал похолодевше-сведенные пальцы — дорогие кожаные перчатки опустились прямо в лужицу расплывшегося снега. Рывком распахнул дверь, слетая с обледеневших ступенек крыльца, и замер, жадно глядя на выверенно-прямую фигуру в распахнутом светлом пальто.
— Что-то ты совсем бдительность потерял, товарищ майор, — хрипловато-насмешливый голос, ударив по оцепеневшему сознанию, вывел из ступора, заставляя в долю секунды преодолеть последние разделявшие их шаги. Обхватить, стиснуть, прижать к себе. Зажмуриться почти до рези в глазах, вбирая, впитывая, вдыхая. От нее пахло прохладно-бензиновой заснеженностью столицы, сладковато-медовым шампунем, горьковато-терпкими духами и кофе. Мучительно-долгими часами, минутами без и долгожданной сбывшейся встречей.
И круг замкнулся. Она стояла в его объятиях — та самая Ирина Сергеевна, которую несколько месяцев назад встретил в доме своего отца: не по-зимнему легкое пальто, легкий цветастый шарфик, забранные в замысловатую прическу рыжие локоны. Та самая — и все же другая: его.
Она здесь, а значит, все еще будет. Нелогично, неправильно, противоречиво и неоднозначно, запутанно и тяжело, болезненно и странно, стремительно и горячо — неважно.
Главное — все обязательно будет.