Прострелившая тишину насмешка вонзилась в сознание колким обломком льда. Отрезвляя. Возвращая. Выталкивая. Помогая разорвать порочный круг беспорядочно и непрестанно вертящихся мыслей.
Зотов перевел взгляд на свои стиснутые пальцы, на сбитые костяшки, готовясь выдать классический ответ из арсенала типичных фраз, отрепетированных за много времени до него. Натолкнулся на предупреждающе-раздраженный несчитайменядурой взгляд и промолчал.
— Если кто-то из твоих допрашиваемых напишет заявление на ту “ступеньку”, о которую он якобы споткнулся, разбираться будешь сам, если, конечно, раньше с работы не вылетишь, — без труда угадала ответ Зимина и вздохнула: — Что с тобой происходит?
Что с ним происходит? Он много чего мог ответить на этот вопрос. О том, как без того не отличающуюся силой душу изматывают эти истории об извращенца-педофилах и покалеченных детях; о том, как каждый раз, каждый гребаный раз после исполнения заслуженного приговора приходится по кускам собирать свою разлетевшуюся вдребезги реальность, возвращаясь к относительно нормальной жизни; о том, как в остальные, не занятые очередными поисками дни его выкручивает от осознания одиночества, от неспособности на нормальные чувства, от собственной никчемности, мысли о которой так долго и упорно вбивал в него отец.
Он многое мог ей сказать. Но не сказал ничего из того, что раздирало на части, разъяренным голодным волком притаившись в грудной клетке. Вместо этого поднялся, отгораживаясь заученной ледяной ухмылкой, и с приторной вежливостью пожелал:
— Приятного аппетита, Ирина Сергеевна.
— Спасибо, — машинально отреагировала Зимина, растерянным взглядом провожая скрывающегося в толпе майора. Она и сама не понимала, почему на долю секунды потемневший от непонятной боли взгляд все еще продолжал невыносимо сверлить ей душу.
========== Невозможность страсти ==========
Охренительно хороша.
Пожалуй, единственная связная мысль, пробившаяся сквозь толщу накрывших эмоций.
Их было слишком много, непозволительно много, этих эмоций, скрутивших все внутри в болезненно-тугой узел, на несколько секунд не позволявший сделать ни единого вдоха и выдоха.
Один взгляд, один хренов взгляд, и необъяснимое, непонятное что-то оглушительно рухнуло в нем. Сметая, разрушая, корябая изнутри.
Твою мать.
Он возненавидел себя. За эту нелепую мысль, которая не должна была возникать. За те всколыхнувшиеся следом ощущения, такие почти-материальные и такие… блин, он и не знал, что можно испытывать что-то подобное — так ярко, остро и живо. А еще — за собственный взгляд, уже черт знает сколько времени прикованный к тонкой спине. К небрежному узлу слепящих яркостью волос, к худым, таким беззащитным лопаткам, к плавной линии выступающих позвонков. Зотов подозревал, что в этот момент ничем не отличался от доброго десятка лысеющих полковников и самодовольных зажравшихся генералов, с отвратительно откровенной сальностью пялившихся на эту женщину. На единственную обалденно роскошную женщину среди расплывшихся и потрепанных бытом офицерских жен.
Как это ей удалось? Как ей, чудом выжившей в борьбе с “палачами”; ей, тщательно оберегающей свои неприглядные тайны и при этом твердо и уверенно рулившей беспорядочной махиной под названием “Пятницкий”; ей, бескомпромиссной, циничной и жесткой, — каким образом ей удалось остаться такой… просто женщиной? С этими невесомо-легкими жестами, когда крутила в тонких пальцах бокал, с этой привычкой негромко, завораживающе-хрипловато смеяться, слегка запрокидывая голову, с этим невероятным по своей силе обаянием, воздушно-неощутимым вихрем сметавшим сейчас все вокруг. Всех вокруг.
Словно почувствовав его очередной взгляд, вновь непозволительно долго задержавшийся на обнаженной спине, казавшейся мраморно-бледной в контрасте с черной сдержанностью ниспадающего складками платья, Зимина обернулась, чуть отступив в сторону, и встретилась с ним глазами. На долю секунды сцепившись внимательной насмешливостью тепло-карих с откровенной растерянностью в пыльно-зеленых.
Карпов.
Этому каким-то чудом затесавшемуся в общество вроде-бы-честных-ментов счастливчику завидовала, наверное, добрая половина присутствующих здесь мужчин. Ведь именно рядом с ним, расплескивая свой мягкий, приглушенный смех и неосознанное очарование, стояла женщина-на-которую-нельзя-не-смотреть.
Зотов раздраженно сжал челюсти, отставляя фужер с коньяком на поднос пробегавшего мимо официанта и направляясь к этой теплой компании. Натянуто и рассеянно извиняясь перед задетыми в толпе гостями и мысленно кроя соратника самым изощренным матом. Карпову, похоже, на самом деле нравилось приводить в смятение окружающих — ничем иным нельзя было объяснить, что встретиться с Зотовым он придумал не где-нибудь, а среди бывших коллег, прекрасно помнивших, что из себя представлял экс-подполковник.
— Ириш, простудишься.
“Ириш”.
Блядь. Просто блядь.
— Заботливый Карпов… Я сейчас умру от умиления, — холодно фыркнула Зимина, поведя совершенно-блин-охрененными плечами и делая еще один шаг в сторону открытой террасы, мерзнуть на которой желающих больше не нашлось. — Пойду покурю, не буду вам мешать. Секретничайте, мальчики.
Зотов, с усилием оторвав взгляд от удаляющейся фигуры, невольно столкнулся с Карповым лицом к лицу, удивленно замерев. Впервые, пожалуй, сквозь непроницаемую мертвенность мутно-зеленых глаз различая какое-то убогое подобие эмоций. Непонятная, застарело-обреченная тоска по чему-то несбывшемуся и застывшая, давно забытая горечь на миг пробили брешь в равнодушной броне обычно не выражающего ничего взгляда.
— Карпов, ты практически женатый человек, не забыл еще? — едко напомнил Михаил, пытаясь избавиться от необъяснимой досады, которую испытал, заметив в глазах Карпова подозрительную зеркальность собственных чувств.
— Что там с нашим делом? — Холодная сталь потемневшего взгляда резанула по лицу. Как будто Зотов задел какую-то опасно-запретную тему — запретную для самого Стаса в первую очередь.
— Ты ради этого сюда пришел? Или чтобы шокировать почтенную публику? — хмыкнул Зотов и перешел к делу: — Один из автобусов, принадлежащих гимназии, последний раз засветился неподалеку от поселка Одинцово. Мы с Антошиным туда съездили, осмотрелись. В общем, есть там один подозрительный дом на отшибе, соседи говорят, иногда приезжают какие-то машины, люди вроде приличные…
— Еще одна точка? Устинов вполне мог на всякий случай “запасной аэродром” устроить… Значит, так. Ждать времени нет, завтра ночью накроем, так что романтических встреч не планируй.
— Восхищаюсь твоим искрометным юмором, — скривился Михаил. — Завтра так завтра.
***
Если не везет, то по всем пунктам сразу. Спущенное колесо, разряженный телефон и пронизывающий ветер, моментально пробравшийся под одежду жгучей въедливостью холода. Комбо, блин, как выражается Сашка.
Ира раздраженно пнула колесо, плотнее запахиваясь в совсем не греющую короткую шубку и признавая, что придется тащиться через всю стоянку обратно в здание, выискивая, у кого из задержавшихся гостей можно попросить телефон, чтобы хотя бы вызвать такси.
— Проблемы, Ирина Сергеевна?
Очень вовремя. Только язвительных замечаний и ехидных ухмылок товарища майора для полного комплекта не хватало.
— Колесо спустило, — сквозь зубы процедила Ирина. — А телефон сел.
— В чем проблема? Давайте я отвезу, — непринужденно пожал плечами Зотов, произнеся это с такой почти не наигранной естественностью, как будто они были добрыми друзьям и помогать своей откровенно не вызывающей симпатии начальнице было совершенно нормальным и даже обычным делом.
— Откуда такая доброта, Зотов? — вскинула бровь Зимина, без малейшей приязни изучая спокойное лицо невозмутимо улыбавшегося Михаила.
— В прошлый раз вы помогли мне, теперь помогаю я, все просто, — без извечной ухмылки ответил майор и сделал театральный приглашающий жест в сторону стоявшей рядом машины. — Прошу.
Только очутившись в теплом, чуть заметно пахнущем кожей новых сидений и дорогим парфюмом салоне, Ира поняла, насколько сильно успела замерзнуть, бесполезно проторчав на этой дурацкой стоянке всего несколько минут. Невольно поежившись, полковник поудобнее устроилась в кресле и поймала мимолетный взгляд Зотова. Странно внимательный, без обычной насмешливости, будто бы изучающий и немного растерянный. Но уже в следующее мгновение Михаил отвел глаза, включая обогреватель и вновь сосредоточившись на подсвеченной фонарями дороге. Зимина отвернулась к окну, бездумно глядя в калейдоскоп пролетавших мимо улиц и чувствуя внезапно навалившуюся усталость. Даже на привычное раздражение и непрязнь по отношению к сидящему рядом Зотову не было сил. Только радостное облегчение от мысли, что скоро окажется дома, в тепле, спокойствии и тишине, сможет согреться под горячим душем и наконец ляжет спать — в связи с последними событиями денек выдался более чем насыщенным.