А чем тебя, Лаврентий Павлович, наши архитектурные мастерские не устраивают? – спрашивает Синельников, За эти годы и он наконец-то перешел с нашим старшим другом на «ты».
Понимаешь, Егор, – Берия чуть-чуть задумывается, – у каждой нации есть свои особенности. Немцы распланируют транспортные артерии города так, что движение будет максимально оптимизировано. Французы? У них свое чувство красоты, которое при строительстве зданий дает некоторую изюминку. Италия? У нее еще со времен Римской империи своя, достаточно интересная школа. А у нас, как мне кажется, сейчас слишком много помпезности, монументальности. Я же хочу соединить все школы, взять от них лучшее.
Да уж, Лаврентий Павлович, – соглашаюсь я с Берией, – тут ты наверняка прав. У каждой нации свои особенности. Вы, друзья, никогда не задумывались, почему в наших домах не наша сантехника, а шведская и норвежская, хотя она процентов на пятнадцать дороже отличной и качественной советской?
Они оба с удивлением глядят на меня. Понимают, что я прав, но не знают почему.
А потому что глаз радует. Душу их художники в нее вкладывают, а наши не хотят. Советскому человеку дай самолет или танк создать, ракету, в конце концов, дагестанцу – кинжал или саблю. А вот по-настоящему красивый унитаз наш художник-конструктор нарисовать не в состоянии. Не дано.
И?
Запустили! – Синельников светится так, как будто это он лично разработал, спроектировал и собрал подкритический атомный реактор. Светится и в темпе сбрасывает одежду – жарковато сегодня.
Егорка, а чего вы все вокруг этого реактора так носитесь? – тут же спрашивает Светка, отрываясь от экрана, массируя уставшие от клавиатуры пальцы и в то же время лениво потягиваясь.
Сейчас этот влюбленный тип будет объяснять своей жене проблемы современной ядерной энергетики. А чего здесь сложного? Старая идея из того мира – приспособить к атомному реактору мощный ускоритель элементарных частиц. Реакция в этом варианте получается строго подконтрольной, абсолютно безопасной, а уж плюсов… Высочайшая концентрация делящихся ядер – почти сто процентов, при двух-пяти в старых реакторах и при двадцати – в реакторах на быстрых нейтронах. А в качестве делящегося материала кроме урана – нынешние радиоактивные отходы и торий, запасы которого у нас просто фантастические. В одной только РСФСР свыше полутора миллионов тонн. Реальное уменьшение количества радиоактивных отходов – в десятки раз. Все хорошо, одно плохо – нужен относительно дешевый, небольшой, но мощный ускоритель. А где его взять? В том мире над этим работали, но в начале девяностых, когда СССР развалился, забросили. Дорогое это удовольствие – заниматься такими проблемами. А у нас бюджет позволяет. Семь лет работы тысяч ученых и инженеров – это имея всю информацию из того двадцать первого века – и вот он результат – модульный компактный ускоритель на обратной волне (Не совсем это и фантастика. Попробуйте поискать в интернете информацию о модульном компактном ускорителе на обратной волне (BWLAP)). Еще пара лет напряженной работы, и подкритический реактор у нас наконец-то запустили. Теперь можно считать энергетическую проблему на Земле решенной. Ну как минимум на две-три сотни лет. А там, глядишь, и холодный термояд получат. Во всяком случае, наши физики-теоретики во главе с Альбертом Эйнштейном, Нильсом Бором и Львом Ландау считают это возможным. Но, увы, не сегодня. Совершенно по-другому обстоит дело с газо-фазными ядерно-реактивными двигателями. Наши инженеры накинулись на не доведенные разработки того СССР и обещают уже не экспериментальные образцы, а серийные года через три, к тысяча девятьсот пятьдесят восьмому. Вот на нем наши космонавты на Марс и полетят.
Во, пока я размышляю о прогрессе, эти голубки уже целуются, как будто недавно познакомились и не имеют пятерых детей. С которыми сейчас ну очень плотно общается моя жена. Соответственно, и с нашей четверкой. Минут через двадцать Галина приведет всю эту ораву сюда, к большому бассейну правительственной резиденции. Так, бумажных документов здесь нет, мой и Светкин счетноты водонепроницаемы. Брызг ведь будет… Счетнот? Так здесь сократили название счетблокнота. В том мире эти портативные ЭВМ называли ноутбуками. А мы, по возможности, отказались в названиях вычислительной техники от всяческих англицизмов…
Нет, товарищ Колюжный, мне нужен проверенный образец ускорителя на обратной волне спутникового базирования именно для военного применения. Не просто проверенный, а полностью испытанный и готовый к производству.
Василий Иосифович, но зачем? И какой завод готовить?
Я посмотрел в глаза директора отраслевого НИИ. Он явно думает, что мы собираемся с кем-то воевать. Конечно, собираемся! Только не здесь, а там. Один удар с орбиты выведет из строя ядерное оружие или атомный реактор. Стандартная защита против мощного пучка нейтронов – как картонка против японской катаны. Может быть, мы и не будем вести полномасштабную войну, а только запугаем вероятного противника в том мире.
– Государственная необходимость. Соберете, выведете на орбиту, испытаете на спецмишенях, при необходимости доработайте, затем передадите мне весь пакет документации со всеми нюансами. Опытный образец после этого уничтожить. Никакое производство под серийный выпуск не готовить, – не стану же я объяснять, что документация нужна мне для проекта «Глубина».
Ученые бьются над проблемой связи с тем миром уже двадцать лет. Начали сразу, как только у нас появилась вычислительная техника достаточного для этой работы уровня. Пока существенных успехов, увы, нет. Вот по теории профессора Шлоссера кое в чем продвинулись. Возглавляемый Светкой институт мало того что еще на десяток процентов поднял «коэффициент выживаемости», но и нашел некоторые возможности применения его к обычным людям. Лет через десять обещают научиться рак и всяческие артриты излечивать.
Связаться пока не получается, но мы готовимся. Готовим людей и информацию. Мы уже обошли тот мир технологически. Ну, во всяком случае, известный нам на момент моего десантирования уровень. Надежда, как говорится, умирает последней. Я не прекращу работу над «Глубиной», пока буду жив. В конце концов, это же еще и развитие науки. Самому мне, как выяснилось, и Егору уже никогда туда не вернуться. В институте, которым руководит сестренка, это доказали. Что-то там такое, связанное с информационным перенасыщением мозга. Но мы же и не хотим возвращаться, мы хотим только помочь нашему первому миру выбраться из той трясины загнивания, куда его постепенно затягивает.
Темп, темп и еще раз темп! – Лаврентий Павлович смотрит на экран своего счетнота, что-то поправляет, привычно и ловко работая мышкой и на клавиатуре.
Чем меньше времени у нас уйдет на подготовку переворота, тем меньше вероятность выхода на сторону лишней информации. Следовательно, никаких полгода-год. Максимум – месяц, оптимально – неделя, – маршал отрывает взгляд от экрана и критически смотрит на нас с Синельниковым, – сколько времени у вас ушло на вживание?
Начальное, чтобы въехать в темп, часа четыре. Относительно полное, – Егор на секунду задумывается, – дней пять.
Глаза за круглыми стеклами пенсне перенацеливаются на меня.
Двадцать минут и три часа. Но я уже знал, что и как надо делать.
Вот! – Лаврентий Павлович в классическом жесте учителя поднимает вверх указательный палец. – Значит, наши десантники к перемещению готовы. А все подготовительные операции, все, что возможно, мы обязаны сделать здесь и только потом начинать заброс с максимально быстрыми действиями сразу, как только начальный этап операции будет завершен.
У нас до сих пор нет связи с тем миром. Но мы готовимся, мы почти готовы помочь ему. Оборудование для пробоя и десантирования отлажено. Группа преданных нашему делу патриотов давно набрана. В основном это старые, уже отошедшие от дел, заслуженные офицеры СГБ. Причем они о нас с Егором знают все. Историю того мира и все, что мы сделали здесь. Знают, верят и горят желанием оплатить наши долги там. Отлично понимают, что без вмешательства оттуда здесь творилось бы то же самое. К особым архивам УСИ у них доступ полный. Понимают, что это и их собственные долги.