— Да, да, а моего сына, Кирилла, просила подать ей кусочек жареной птицы… Господи! Какое невежество. Должно определить, чего именно желаешь: утку, каплуна, курицу, рябчика.., а не вводить молодого человека в замешательство.
«Тоже мне, вежливые, воспитанные барышни, — краснела лицом жена другого царского брата — Сергея, великая княгиня Елизавета, или Элла, как чаще её называли, родная сестра обсуждаемой особы. — Меня не стесняются, ведь знают, что обидно их слушать… А сама–то Мария Павловна, — вспомнив приятное, подавила набежавший смешок, — протянула лакею, чтоб налил рейнтвейна, рюмку зелёного стекла, хотя согласно этикету, этот напиток наливают в плосковатые рюмки тёмного стекла, а зелёные нужны для токайского… И тоже мне, нашла чем хвалиться… из Мекленбург—Шверинского дома она… не дом, а убожество…».
____________________________________________
20 октября император пригласил к себе жену, детей, родных и некоторых придворных.
Неизвестно почему, но он знал, что день этот будет его последним днём на земле.
Ум его был ясен. С тоскливой нежностью глядел он на любимую женщину и детей.
— Дай свою руку, — попросил жену, и последний раз в жизни ощутил тепло её ладони. — Я любил тебя, — ласково глядя на неё, прошептал Александр. — Люблю… И буду любить тебя там…
Императрица беззвучно рыдала, чувствуя, что всё кончено… С болью ощущая каждую секунду уходящей жизни: «Как мне их задержать, как мне их задержать…», — сжимала руку мужа, с детской надеждой думая, что пока она держит её, муж не уйдёт… не может уйти… ведь она не отпустит его…
Будто во сне она видела, как сын подписал какой–то манифест, и даже в голове её отразилось несколько строк: «От Господа Бога вручена нам власть царская над народом нашим… перед престолом Его мы и дадим ответ за судьбы державы Российской».
Затем, в том же сне наяву, она увидела отца Иоанна, возложившего руки на голову мужа.
«Зачем? — подумала она. — Зачем он делает это?.. Я хочу проснуться…», — вдруг почувствовала, что рука мужа стала тяжёлой и холодной и поняла, поняла, проваливаясь куда–то в туман и небытие, что она не смогла удержать его.., что его больше нет.., что последняя секунда его жизни ушла с последним его выдохом…
В этот момент раздался гром пушек на военных кораблях, стоявших в Ялтинском заливе. Флот прощался со своим императором.
В конце дня перед дворцом установили алтарь, и священник в золотом облачении приготовился принимать присягу…
Рубанов заменил Петру Черевину его царственного друга и весь вечер они вспоминали императора, разбавляя слёзы крымским вином.
Утром следующего дня, пошатываясь после помин, грешники пошли в церковь, замыкая небольшой хвост из родственников нового царя, и присутствовали на обряде обращения в православие немецкой принцессы.
— Когда придём во дворец, будет повод опохмелиться, — поддерживали генералы друг друга.
Церковная церемония не произвела на друзей никакого впечатления, в отличие от нового самодержца, который издал свой первый указ, провозгласив новую веру, новый титул и новое имя Алисы Гессенской, ставшей теперь православной великой княгиней Александрой Фёдоровной.
Уже другой, уверенной походкой шагала она по задрапированному в чёрное дворцу.
— Аликс, ты поразительно хорошо и почти без акцента прочла молитвы, — целуя её перед сном, произнёс Николай.
В конце недели гроб на броненосце «Память Меркурия» перевезли в Севастополь, а оттуда, на траурном поезде — в Москву.
Мария Фёдоровна осунулась и постарела от тоски и горя. Ночами, в бредовом полусне, из которого всё не могла выйти, она нежно обнимала гроб и в забытьи шептала:
— Ну зачем, зачем ты покинул меня.., ведь я так тебя люблю…
А вокруг свечи и молитвы священника, траурные свечи и прощальные молитвы.
— Саша.., — шептала она, — ты помнишь, в этот день была наша свадьба… Много света, цветов и улыбок, — ласково гладила гроб. — Да уберите вы свечи, — подняв голову, закричала она, — и несите свадебные цветы, — обнимала драпированный пурпуром гроб.
Вошедший брат почившего царя, вытирая слёзы со своих щёк, бережно увёл её в купе.
В Москве, катафалк с гробом повезли в Кремль. Несмотря на дождь, тротуары были запружены народом. Москва прощалась с императором.
— Это Бог плачет над нашим царём, — рыдала, одетая в чёрное, вдова чиновника. — Как мы теперь будем без него?..
Прежде чем въехать в Кремль, десять раз останавливалась траурная процессия, и на ступенях десяти церквей служили литургии.
Николай не понял ещё до конца, что стал императором огромной державы. А в Георгиевском зале Кремля предстояло держать речь… А он никогда этого не делал, не привык и терялся перед скоплением народа. Ведь, в сущности, он был ещё очень молод и неопытен.