— Не понял! — повертел свой бокал старший Рубанов.
— Назвали в честь тебя — Максимом, — смело ответила его жена.
— Ка–а–ак Максимом? — возмутился он. — Да вы что?! — даже встал со своего места. — Георгий! Ты разве не знаешь наших семейных традиций? Ты разве не знаешь, что только старший в семье должен носить это имя? — разволновавшись, стал ходить по комнате.
Любовь Владимировна барабанила пальцами по столу, а её супруг впервые не находил слов.
Выручила всех Ирина Аркадьевна.
Подойдя к мужу и нежно обняв его, она попыталась объяснить, чем они руководствовались:
— Ведь в этот день не стало императора… И чтоб сделать тебе приятное.
— Вы должны были назвать его Александром или посоветоваться со мной, — перебил её. — Эти либералы, — немного успокоившись, глянул на брата, — всё хотят перевернуть с ног на голову: «В принципе, будет не так уж и плохо, коли на свете появится ещё один Максим». — Но знайте! — делая грозный вид, произнёс он. — Парень станет военным.
На что брат утвердительно кивнул, но сложил под столом из своих музыкальных пальцев некую искусную, но не слишком интеллигентную комбинацию.
Для разнообразия пошли посмотреть, чем занимаются дети.
Под руководством денщика, которого они ласково звали Антипушкой, ребята с восторгом следили за паровозом, тащившим за собой маленькие вагончики. Паровозик не только усердно пыхтел, но и пускал самый настоящий пар.
— Как он это делает? — вновь рассмешила всех Ирина Аркадьевна, опустившись на колени и разглядывая рельсы и игрушечный состав.
— Мадам! — издалека начал объяснять денщик. — Если налить в него воды и зажечь внизу спирт… который непременно норовит кончиться…
— … И почему–то пахнет из денщика, — продолжила она за него, чем ввела компанию прямо–таки в гомерический хохот.
Антип сделал вид, что не расслышал, а мадемуазель Камилла подумала, что барыня поступает неразумно, так панибратски разговаривая с денщиком, у которого не только конопатая прохиндейская рожа, так как сам он из приказчиков, но и наглые длинные руки, совершенно незнакомые с этикетом.
Когда через некоторое время родители во второй раз зашли наведать своих отпрысков, то денщика с мадемуазель Камиллой и вовсе не было в комнате, а вторая гувернантка наизусть читала детям Пушкина, немного перевирая слова:
— Через моря, через леса, колдун несёт богатыря…
— Так не бывает, — стала спорить и опровергать гувернантку Лиза. — Летать могут только птицы. Так папа говорит.
— И колдуны могут! — заступился за кудесников Аким. — Да ещё как!
— А ты видел? — смутила его маленькая кузина.
— Не видел, но знаю, — уже не так уверенно спорил он.
«Какая у меня умная дочь!» — восхитился Георгий.
А Максим Акимович почему–то грустно глянул на девочку.
— Господа! Господа! Мужчины, где шампанское? Наполняйте бокалы, — чуть заплетающимся языком, нараспев произнесла Ирина Аркадьевна.
За мужчинами, разумеется, дело не заржавело. В принципиальных вопросах профессора не уступают генералам.
— За что пьём? — поинтересовался Максим Акимович, ибо его фантазия начала давать сбои, хотя, за последние годы службы в свите императора, пить научился за что угодно и когда угодно.
— За тебя, милый! — подошла к нему жена с полным бокалом. — Пьём за ещё одного новорождённого, которому в сентябре исполнилось пятьдесят и ещё один год, — медленно выпила полный бокал и сладко–сладко поцеловала «новорождённого» в губы. Целовала так долго, что у Максима даже закружилась голова.
— Смотри Ирка! От таких поцелуев потом дети появляются, — со смехом предупредила её младшая сноха и подруга.
Женщины были очень дружны, у них было много общего: одинаковое воспитание, одинаковое образование — обе окончили Смольный институт и по возрасту почти ровесницы. Ирине Аркадьевне весной исполнилось тридцать лет, а её подруге — двадцать девять.
Мужья были намного старше.
Хотя квартира брата находилась всего в двух кварталах, домой их не отпустили и оставили ночевать. Благо, места хватало.
Наконец Максим остался наедине с женой. Голова чуть кружилась от выпитого.
У Ирины Аркадьевны голова кружилась много сильнее — она–то не служила в свите императора. Снимая платье, захватила и оборвала нитку бус, рассыпав жемчуг по полу. Рассмеявшись, погасила свет, оставив лишь настольную лампу.
Максим сбросил китель и подошёл к жене.
— Я люблю тебя.
В спешке приезда забыли занавесить окно и круглая жёлтая луна, словно прожектор лучом, освещала женское тело, придавая ему какой–то колдовской оттенок.
Женская фигура казалась нереальной, полной тайны, мистики и любви.