Александра Фёдоровна, впервые по приезде в Россию, чувствовала себя спокойно и уютно. Сердце её зашлось радостью, когда императрица Мария Фёдоровна подошла к трону, поклонилась и поздравила с воцарением свою сноху.
Вслед за вдовствующей императрицей поочерёдно подходили и кланялись члены императорской фамилии.
— Аликс, — тихо произнёс Николай. — Как давит корона!
Но она не расслышала этих слов, так как, заглушая все звуки, рявкнули в салюте сотни орудий, и одновременно зазвонили все московские колокола.
18 мая, согласно утверждённому регламенту, планировалось народное гулянье на Ходынском поле. Так именовался изрытый ямами и окопами учебный плац для войск московского гарнизона.
Гулянье по расписанию, начиналось с утра, а в 2 часа пополудни, в императорском павильоне, на поле, должны были собраться великие князья, министры и прочие сливки высшего света.
Составляя расписание, Воронцов—Дашков с Фредериксом, особо не ломали головы. Всё славное в этом мире, по их разумению, должно происходить в 2 часа дня.
Следом за высокими особами прибывала царская чета, веселить которую музыкой будет симфонический оркестр под управлением Сафонова, сочинившего по такому случаю торжественную кантату.
«Вроде бы всё в порядке, — радовался великий князь Сергей. — Коронация прошла на высшем уровне… Племянник со своей… сестрой моей жены, довольны. Москва просто светилась от иллюминации… А народ пусть сам себя веселит… Разговеется колбаской с пряниками и запьёт икоту дармовым пивком из юбилейной кружки. Полицмейстера надо наградить.., и кого–либо из его архаровцев. Улицы блистали чистотой и порядком, пьяных не валялось», — заложив руки за спину, топтал новый ковёр генерал–губернатор.
Как и положено, народ помолился, нарядился и потопал на Ходынку с вечера, занять место получше, долгожданный подарок получить пораньше, а халявного пивка выдуть побольше, насколько живота хватит.
Как водится у порядочного православного семьянина, мужики прихватили жён с детишками, а коли торчать в поле до утра, следоват чего–нито поснедать, а ежели в придачу и праздник, знамо дело и выпить не грех. За царя — батюшку чекушоночку махонькую уговорить… Хто осудит? А на жану — тьфу. Мотри у меня! Глядишь, время–то до утра приятственно и пролетит — не заметишь.
Ночь опустилась тёмная и безлунная. А что темнота выпившему человеку? Так… Тьфу и ничего боле.
К тому же стали завозить возами подарки с колбасой и кружками.
Народ, ковыряясь в зубах и калякая, что в башку придёт, с интересом наблюдал, как разгружают будущие подарки.
Плотник Ерофей со своим напарником, в чистых ситцевых рубахах и новых портах, дабы не позорить перед царём и честным народом артель, помогали разгружать бочки с пивом.
— Эй, славяне! — скатывая с телеги бочку, гудел причастившийся водочкой Ерофей. — Гуляй ноне!
Его напарник добродушно ухмылялся в бороду, раздумывая, как бы окромя законного кулька с кружкой, стибрить для супружницы ещё один кулёк.
Наступил рассвет.
«Мамоньки! — оторопел бородатый плотник, глядя на поднимавшийся над людьми пар. Из толпы раздавались стоны. — Это што же деется?» — подумал он.
— Ваше благородие! — обратился Ерофей к молоденькому поручику в белом летнем двубортном мундире с шашкой через плечо и револьвером на поясе. — Ваше благородие, што–то делать надоть!.. — глядел на чистенького, ухоженного офицерика, как на выходца из другого мира.
Тот в волнении крутил новенький серебряный шнур с чёрными и оранжевыми нитями, поднимавшийся от рукояти револьвера к воротнику.
— Сам вижу, что делать надо… Но что? Эй, ребята, — обернулся к своим солдатам, — рви мешки, доставай подарки и кидай в толпу, — приказал он.
Ерофей с напарником помогали солдатам, с размаху швыряя кульки в гущу народа.
Очумелый, полузадохнувшийся люд, поймав подарок, стремился выбраться из толпы. Не тут–то было.
— Да–ю–ю-ю-т! — Взвыли где–то в середине, и жаждущая кружек с вензелями толпа надавила и с хрустом свалила небольшой хлипкий заборчик, отделявший буфеты и телеги с товаром от народа.
Отовсюду раздавались крики и стоны. Телегу с плотниками опрокинули, и они вывалились из неё.
Отбросив кульки с подарками, бородатый, в рваной уже рубахе, стал помогать упавшему старику, но его отбросило в сторону и понесло в круговерти человеческих тел.
Он потряс головой, словно от наваждения — рядом бежала голая, без платья женщина, но она не обращала внимания на свою наготу, ей владело одно лишь желание — не упасть. Это была бы смерть!
Вместе с женщиной плотник свалился в какой–то неглубокий овраг.