Рядом с ними, утробно охнув, упал мужчина. Дальше, за овражком, начиналось свободное пространство и народ, спасаясь от давки, бежал туда.
— Дочка, возьми, прикройся, — снял с себя рубаху плотник.
Молодую женщину колотил озноб. Она ничего не понимала. Глаза её были белые от ужаса.
— Мой сынок! — заикаясь, твердила она. — Там мой сынок, — вздрагивала плечами.
— Эй, дядька, чего разлёгся? — обратился бородач к мужчине и перевернул его на спину, вздрогнув от мёртвого взгляда и уже засыхающей крови на губах и подбородке. — Господи! — перекрестился он, поднимаясь, и увидел давешнего поручика в рваном, испачканном кровью мундире.
Офицер нёс на руках бездыханное тело ребёнка и слёзы катились по мальчишескому его лицу, капая на белоснежный когда–то мундир.
Услышав о трагедии, Рубанов с братом прикатили на извозчике к Ходынскому полю.
Оно было усеяно погибшими.
— Господи! Прости нас! — перекрестились они.
Рядом ходил голый по пояс бородатый мужик и всматривался в лица лежавших. Иногда он убирал с лица шляпу или оброненный сапог.
— Ерошку не видали? — обратился к господам, забыв повеличать их превосходительствами и не услышав ответа, побрёл дальше, подняв по пути золотые часы на цепочке и, безразлично глянув, тут же бросил их под ноги.
Москва оцепенела от ужаса!..
В тот же день газеты разнесли весть о несчастье по России.
Узнав о случившемся, Николай и Александра ездили по больницам и просили прощения у покалеченных людей.
— Господи, Ники! — рыдала в карете царица. — Россия не хочет меня! Снова горе и похороны!
— Как давит корона, Аликс! Я уйду в монастырь! — пообещал ей государь.
Он был ещё молод и неопытен.
Вечером к нему приехали дядья.
— Я велю вам прекратить торжества! — перехваченным от волнения голосом обратился к ним государь.
— И тем оттолкнуть от себя нашего союзника — Францию!
— Причём здесь Франция, — снизив тон, удивился Николай.
— Как причём? — ещё сильнее удивились дядья. — Вечером, согласно протоколу, назначается бал у французского посла Монтебелло. Им уже выписаны из Прованса и привезены сто тысяч роз… Сто тысяч, твоё величество, — иронично глядели на племянника. — А ты раскиселился! Народ дурак! Сам себя передавил. А коли ему, так «н–д–д-равится», то ты–то причём? Бал посетить обязан. Ибо государственный муж уже, а не мальчишка, — в приказном тоне уговаривали они племянника.
У Николая ещё не было своего мнения, и он покорно уступил гвардейскому натиску дядюшек.
Это была первая его трагическая ошибка!
Вечером он появился с заплаканной Аликс и, играя желваками, открыл бал, пригласив на тенец графиню Монтебелло.
Нельзя танцевать на трупах!
На следующий день Рубанов–младший послал в газету статью, подчёркивающую бессердечие самодержавной власти, презрение её к народу и цинизм молодого царя и его жены — немки.
«Откупился от убитых тысячью рублей», — вопила газета.
«На его месте любой бы царь отказался от власти, и как честный человек ушёл в монастырь», — именно так понял обыватель из подстрочного текста.
Русские во все времена были сильны в аллегориях, и цензура ничего не могла с этим поделать.
Великий князь Сергей, чувствуя вину, вызвал полицмейстера, чтоб собственноручно намылить ему голову и перевести в уездный Задрипанск помощником младшего надзирателя.
Но полковник Власовский был тёртый калач — не одну собаку слопал на царской службе и тут же, подхалимски звякнув шпорами, протянул гневному генерал–губернатору отпечатанную без ошибок и со всеми ятями служебную записку.
— Чего ты мне свои бумаженции тычешь?! — разбуженным зимой медведем зарычал Сергей Александрович, но краем глаза уловил строку: «…Посему мы не виноваты!»
В нём заиграло любопытство и, рухнув в кресло, прочёл всю оправдательную челобитную. Во время чтения чело государственного мужа постепенно разглаживалось, и на губах проступала довольная улыбка.
«На поле всем руководило Министерство Двора, — читал он, — им всё устраивалось: и балаганчики, и буфеты, и кульки с пряниками, полиция же ко всем этим приготовлениям отношения не имела, — читая, довольно щурился великий князь, — Касалось полиции лишь то, что было около поля и до поля, а там никаких историй не произошло, там обстояло всё в порядке…».
«А ведь, и правда! — ухмыльнулся царский дядька. — Какие к нам претензии? Москву вылизали, как собака тарелку из–под щей, коронацию провели.., какого же ещё рожна надо? Отнесу–ка я эту умно составленную бумагу моему племяннику», — решил он.
И правильно сделал, потому как высочайшим рескриптом получил благодарность «За образцовую подготовку и проведение торжеств».