— Аликс, я обязан объясниться со своими тружениками, — пил кофе вместе с супругой Николай.
— Ники, надеюсь, их обыскали и забрали ножи и наганы, — рассмешила она супруга.
— И пушки тоже, — промокнув салфеткой губы, чмокнул жену в щёку.
— Ники, ты шутишь, а я чуть не умерла от страха на Крещенье, — перекрестила его спину, когда муж направился к двери.
Перед входом в Портретный зал, где собрали на аудиенцию рабочих, императора ждали барон Фредерикс, Трепов, дворцовый комендант Гессе и несколько человек Свиты.
Когда император в сопровождении сановников вошёл в зал, рабочие, по русскому обычаю, низко поклонились ему — Трепов раз десять показал, как это следует делать.
Достав бумажку, Николай прочёл составленную генерал–губернатором речь — заучить поленился, да и не было времени: «Я призвал вас для того, чтобы вы могли лично от меня услышать слово Моё, — что–то слишком на–пыщенно, — подумал он. — Прискорбные события с печальными, но неизбежными последствиями смуты произошли оттого, что вы дали себя вовлечь в заблуждение и обман изменникам и врагам нашей родины…»
Слушая императора, рабочие вздыхали и крестились.
Закончив речь и сунув шпаргалку в карман, царь подошёл к ним и заговорил просто и понятно:
— Приглашая вас идти к Зимнему, где меня в тот день не было, враги государства подняли вас на бунт… Ведь идёт война и все истинно русские люди обязаны не покладая рук трудиться, чтоб одолеть супостата. А вы ему помогаете.., — с удовольствием заметил, что некоторые покраснели от стыда, а кое у кого на глазах вступили слёзы.
После приёма их отвели в Знаменскую церковь, а потом в здание лицея, где сытно накормили обедом, одарив подарками на память, и вручили отпечатанный на гектографе текст царской речи, отправив затем на экстренном поезде в Петербург.
На перроне счастливчиков уже встречали…
— Вы что, головою ослабли? — когда отошли от вокзала, выбил у одного из депутатов подарок и растоптал его Северьянов.
— Теперь станете рабочим внушать, какой добрый царь–батюшка и какие мы злыдни, коли пошли его беспокоить девятого числа, — ударил другого рабочего Шотман.
Стоявший рядом с ним Дришенко обличительных слов не нашёл, а просто стал избивать пожилого работягу с Путиловского завода.
— Мы тут бьёмся с лавочниками, чтоб цены на керосин не поднимали, на свечи и хлеб, а вы к царю на поклон, — метелил следующего депутата Шотман.
— Николашка что ли позаботится, чтоб лабазники лишнюю копейку с вас не брали, — обрабатывал кулаками работника с Невского судостроительного Северьянов.
После проведённой воспитательно–разъяснительной работы ни один из депутатов на работу после забастовки не вышел, боясь угроз и избиений.
Часть из них покинула Петербург, а некоторые даже сменили фамилии.
«Неча по царям ездить!» — было общее трудовое мнение.
Николай, не зная последствий «неизгладимых впечатлений о царском приёме, после которого довольные и счастливые, с весёлыми лицами возвратились в Петербург рабочие», так писали газеты, занёс в дневник: «19 января. Среда. Утомительный день… Принял депутацию рабочих. Принял Булыгина, который назначается министром внутренних дел. Вечером пришлось долго читать; от всего этого окончательно ослаб головою».
Свою лепту по успокоению рабочих внесла и церковь. Как сообщили репортёры, на следующий же день после «рокового несчастия» рабочие Путиловского завода попросили митрополита принять их.
Владыка принял депутацию из 5 человек. После беседы митрополит Антоний подарил каждому по Новому завету и образу Александра Невского.
Этих Шотман с Северьяновым не били — другие не поймут. Церковь пока оставалась святою. Не Она же приказывала стрелять и разгонять…
Не поколебало это мнение даже то, что 20 января священник Гапон был отлучён от церкви и лишён сана за то, что без разрешения духовных властей организовал крестный ход, побуждая рабочих идти к царю, а также двукратно не явился к Антонию для объяснения о своём участии в забастовке путиловских рабочих.
* * *
В Москве, воскресным морозным днём в трактире Бакастова, что у Сухаревой башни, за столом сидели два абсолютно не подходящих для общей компании человека.
Посетители, пряча глаза, нет–нет с любопытством бросали взгляд на барина–англичанина в чёрном пальто, с блестящим цилиндром на столе у стопки с водкой, и небритого извозчика в драной поддёвке, с небрежно брошенным малахаем у тарелки со щами.
Наворачивая щи, небритый извозчик что–то рассказывал коротко стриженному господину, с подкрученными кверху усами. Говорил тихо, нервно дрожа рукой с хлебом: