Голос в голове смолк и к своему удивлению он не услышал грохота взрыва, а увидел, как в абсолютной тишине разлетелась карета, и вместе с её обломками, полетели ошмётки кровавого мяса, один из которых чувствительно ударил убийцу по щеке, приведя его в чувство. И он воспринял звуки и запах ада от взрыва адской машины.
У него закружилась голова. Неподалёку стонал кучер, что–то кричали набежавшие люди и вновь в голове возник голос: «Имя сей звезды — полынь, и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки», — ощутил, как чьи–то руки схватили его и куда–то потащили.
Полностью он пришёл в себя сидя между двух полицейских в санях.
Голова страшно ломила, а всё тело болело, словно это его разорвало на куски.
«Следует сказать что–то подобающее случаю», — подумал он, проезжая мимо здания суда с битыми окнами и испуганными в их проёмах лицами.
А в голове опять шумело, и вновь зазвучал голос: «Четвёртый ангел вострубил, и поражена была третья часть солнца, и третья часть суши, и третья часть луны, и третья часть звёзд».
Когда его грубо выдернули из саней у Якиманской части, он прохрипел про деспота, что сидит в его мозгах:
— Надо его удалить… Избавиться от него, — хрипел он, страдая от адской боли в голове.
— Чего говорит? — спросил у одного жандарма другой.
— Ясно чего: Долой деспотизм…
— О-о! Сенсация! — стал записывать в блокнот случайно оказавшийся возле части судебный репортёр: «Революционер громко кричал: Долой деспотизм! — подумал и приписал: Долой самодержавие!, — и с обидой глянув на оттолкнувшего его жандарма, дописал: Бей сатрапов и царских опричников».
Ещё сани с убийцей не успели доехать до Никольских ворот, как к останкам мужа бросилась Елизавета Фёдоровна. Она гладила тёплую ещё руку и беззвучно рыдала, глядя на то, что несколько минут назад было её мужем — высоким и красивым человеком.
Любопытная толпа напирала, так как полиция ещё не прибыла, чтоб её оттеснить от обломков кареты и останков великого князя.
— Гляди–ка, — услышала княгиня чей–то голос, — голову разорвало, хоть раз в жизни Серёжка пораскинет мозгами…
Яростно сверкая глазами, она бросилась к толпе, и отталкивая то одного, то другого зеваку измазанными в крови мужа руками кричала:
— Как вам не стыдно… Человека убили… А вы даже шапки не снимите…
Кто–то снял, а большинство, внутренне ухмыляясь, наслаждалось видом убитой горем женщины.
— Люди! Да что с вами? — крестясь, подошла к толпе нищенка. — Ведь ЧЕЛОВЕКА убили…
Император, узнав о случившемся, заперся в кабинете, велев дежурному камердинеру никого не пускать, даже жену.
Через два часа, выйдя с влажными, покрасневшими глазами, играя скулами, протянул генерал–адьютанту исписанный лист.
Вечером вышел манифест: «Провидению угодно было поразить Нас тяжёлою скорбию: любезный дядя Наш, Великий Князь Сергей Александрович, скончался в Москве в 4 день сего февраля на 48 году от рождения, погибнув от дерзновенной руки убийц, посягавших на дорогую для Нас жизнь Его. Оплакивая в Нём дядю и друга, коего вся жизнь, все труды и попечения были беспрерывно посвящены на службу Нам и Отечеству, Мы твёрдо уверены, что все наши верные подданные примут живейшее участие в печали, постигшей Императорский Дом Наш».
Но в подданных печали как раз–то и не было.
Генерал Трепов убедился в этом, читая рапорт директора Департамента полиции Лопухина: «Лишь небольшая часть рабочих проявляла какое–то сожаление о гибели великого князя. В среде интеллигенции царило буквально ликование, а студенты известие о гибели великого князя встречали аплодисментами и возгласами «Долой самодержавие». Крупная интеллигенция ведёт широкий сбор денег на покупку оружия; деньги жертвуют адвокаты, врачи, люди других профессий; значительные средства даёт на вооружение местное купечество».
«Бог поразил их глупостью, лишив разума и здравого смысла, — отложив рапорт, подумал Трепов. — Они даже не представляют, что будет с Россией и ними, ежели падёт самодержавие. Зато газеты, особенно московские, с огромным пиететом писали об убийце, используя такие обороты, как «стройный молодой человек», «умное интеллигентное лицо». — У него не лицо, а образина, — разглядывал фотографию убийцы, невольно сравнивая её с фотографией убитого князя, про которого писали, что у него лик мракобеса и изверга. — Охранительные силы лишились главной своей опоры, — расстроено подумал генерал. — Но у России есть ещё Я».
Скорбя у гроба убиенного супруга в Александровском соборе кремлёвского Чудова монастыря, и глядя на бесконечный поток людей, идущий поклониться праху великого князя Сергея, Елизавета Фёдоровна решила простить его убийцу.