Согласно газетной рекламе, 7‑го марта пригласил Натали на концерт Собинова.
Концерт Акиму не понравился, зато Натали была от Собинова без ума.
«Этим женщинам лишь бы какой–нибудь знаменитостью восхищаться… Толстым, Чеховым или Собиновым, — критически глянул на подругу Рубанов. — Ну почему бы не восхищаться подпоручиком лейб–гвардии Павловского полка», — гордо выпятил грудь.
Он не понимал ещё, что любим. А любовь — выше восхищения. Восхищаться можно и горгульями на соборе Нотр–дам–де-Пари.
— Натали, газеты взахлёб расхваливают выставку Передвижников, — обедая у Бутенёвых, Аким решил показать себя культурным человеком. — Выставлены картины Репина, Васнецова и симпатичного Поленова, — чокнулся рюмкой с главой семейства. — Натали, ну чего ты вот сейчас фыркнула? — аккуратно поставив рюмку, стал выяснять Рубанов. — Так в газете написали: «Небольшой прочувственный пейзаж дал симпатичный Поленов», — попутно рассказал Бутенёву про унтера Лобанова.
— Это ж надо, — закусывая ветчинкой, смеялся отставной капитан. — Четыре пуда ветчины стащили… А чего там ещё пишут?
Выслушав про Вандербильда и от души повеселившись, Константин Александрович пришёл к выводу, что по–глупому разбрасываться деньгами негоже. В чём его полностью поддержала и супруга.
Похищенные чугунные ворота привели Бутенёва в полнейший восторг.
— Ну-у, змей, — промокал платком слезящиеся от смеха глаза. — Ну, учуди–и–л. Ещё и на сани помогли уложить… А вот у нас был случай…
Но рассказать не успел, раскашлялся и, приложив к губам платок, вышел из–за стола.
Вера Алексеевна бросилась вслед за мужем, а Рубанов, откланявшись, стал собираться домой.
____________________________________________
В конце марта, по приглашению Рубанова–старшего, его посетил Сипягин.
Расположились они в кабинете хозяина дома. Накрыв стол перед камином, так как погода стояла прохладная, лакей Аполлон был выдворен, но его место заняла Ирина Аркадьевна.
— Чего изволите приказать, ваши высокоблагородия? — пошутила она, усаживаясь за стол. — Как себя чувствует Александра Павловна, — поинтересовалась у гостя. — Восьмого марта, на ваше день рождение, она немного прибалевала…
— Сейчас лучше. Простуда прошла.
— Дмитрий Сергеевич, у меня к вам один вопрос, как к министру внутренних дел… Понимаю, что это нетактично, — покосилась на мужа. — И ещё понимаю, что моему супругу не терпится поговорить с вами тет–а–тет, — улыбнулась она.
— Что за вопрос, уважаемая Ирина Аркадьевна, — пригладив окладистую бороду, поинтересовался Сипягин. — Я весь — внимание, — улыбнулся хозяйке дома.
— Я‑то не особая почитательница таланта господина Алексея Максимовича Пешкова, — издалека начала она, переводя взгляд с мужа на гостя. — Да вы наливайте, господа, — подбодрила мужчин. — И мне, если не затруднит.
— Ну ка–а–к можно, — с иронией проронил Максим Акимович, разливая по рюмкам коньяк. — Говорите, матушка. Мне тоже интересно, что у вас за вопрос. Думаю, вас интересует судьба мошенника, стибрившего чугунные ворота, о котором давеча рассказывал сын, — поставил на стол бутылку с шустовским коньяком.
— Ну конечно… И особенно мучает вопрос, кто же — как вы, сударь, вульгарно выразились, стибрил у унтера Пришибеева 20 пудов сала, — рассмеялась она.
— У какого унтера? — заинтересовался министр внутренних дел.
— Да это старший отпрыск в газетах прочёл, — пригубил коньяк Максим Акимович. — Интересуется парень нашей действительностью. От него узнал, что Россия в прошлом году обставила Соединённые Штаты по добыче нефти. Знай наших, — допил коньяк.