— Слушай, давай купим парочку, — воодушевился Аким.
— А второй–то зачем? — смеялась Натали.
— Как зачем, Ольге подаришь, — вразумлял даму Аким.
Увидев студента, торговец цепко ухватил очкарика за локоть, с надрывом возвестив лохматику:
— Господин ску–у–бе–ент… Как вам ноне повезло… У меня в ларе обретаются брюки гвардейского сукна… Самолучшая диагональ барона Штиглица. Вешть весьма модная, ужасно совремённая, и к тому же со штрипками-и. Прям явно пошита для вас. Причинное место носить налево изволите?
Студент запылал красным цветом революционного знамени. Одна его подруга, зажав рот, задыхалась от смеха, другая, наоборот, замерла, надеясь услышать ответ.
— А вот когда я шил брюки у старика Норденштрема, — собрался развить весьма актуальную тему Рубанов, но к облегчению Натали, его отвлёк торговец сбитнем, с медным бачком за спиной, укутанным драным ватным одеялом.
— Тё–ё–плый сбите–е–нь, — зерендорфским визгливым голосом завопил он, мигом забив продавца диагоналевых брюк. — Скусе–е–н необычайно-о, — погремел для подтверждения деревянной колодкой на поясе, с ячейками для стаканов. — Налив автоматическа–а–а-й, — погладил прикреплённую к баку медную трубку с краником. Разработка Путиловского завода-а.
Но его оттолкнул пирожник с жаровней на животе.
— С пылу с жару-у, пятачо–о–к за пару-у, — бычьим басом проревел он, вызвав уважение у сбитенщика и поддатого малого с брюками в руках.
— Мосинскую винтовку купишь? — прошептал ему Аким. — Изделие прямо с завода.
Подозрительно оглядев офицера в светло–серой шинели, продавцы шарахнулись от него в разные стороны, освободив место для манёвра.
— Что ты ему сказал? — с любопытством спросила Натали.
— Винтовку предложил купить, — пожал плечами Рубанов. — Щётка в хозяйстве не сгодится? — кивнул на слепого продавца в тёмных очках, с головы до ног обвешанного разнокалиберными щётками, начиная от маленьких — для усов, и кончая щётками для лошадей.
— Обойдусь, — хихикнула Натали и бросила серебряную монету в лежащую у ног торговца шапку.
Аким, достав из кармана шинели рубль, нагнувшись, положил его рядом с монетой.
Затем с интересом поглазели на картины с душещипательными и сентиментальными сюжетами.
— После господ: Васнецова, Репина и симпатичного Поленова, эти работы смотрятся с громадным восторгом, — солидно взял свою даму под локоток. — Мадемуазель, и чего вы всё вырываетесь от меня… Вот, полюбуйтесь лучше халтуркой, пардон, шедевром с дрожащей от холода русалкой на валуне. Или мрачным каменным замком на высокой скале, с лужей, пардон, озером у подножия, набитым белыми лебедями, и с двумя влюблёнными на мраморной скамье. У дамы оттого несчастный вид, что после поцелуя ей предстоит до утра подниматься по отвесной скале домой. А ведь утром в гимназию…
Пока он расписывал смеющейся Натали художественные достоинства шедевра, бойкая домохозяйка оттеснила своим обширным телом их в сторону и, не торгуясь, купила картину.
— Господа, а что вы думаете вот об этом натюрморте? — понял выгоду рекламы торгаш, обращаясь в основном к офицеру.
— Овощам давно пора на помойку, — отбил у лавочника клиентку и, приманенный запахом, повёл Натали к продавцам вкуснющих горячих вафель с кремом.
Пеклись они при покупателях, и занимались этим исключительно греки.
Показав смуглому носатому эллину два пальца и сразу оплатив товар, Аким с Натали стали подогревать в себе аппетит, наблюдая, как грек ловко залил чугунный противень жидкой массой теста, накрыв сверху другим, поколдовал в жаровне, затем свернул горячую вафлю трубочкой, наполнил кремом и протянул господам.
— Спасибо, мистер Одиссей, — вежливо поблагодарил Аким, передавая вкусняшку улыбающейся Натали.
Через пару минут принял от Одиссея ещё один деликатес.
А напротив торговали сахарной ватой — ну как не попробовать…
Вечером, когда Рубанов вёз Натали домой, беспечно балагуря, что на извозчике добраться легче, чем самой карабкаться по скале, она, задумчиво перебирая пальцами веточку вербы, грустно вздохнула, чем удивила Акима, и дрогнувшим голосом произнесла, глядя куда–то вдаль:
— В понедельник Страстной недели мы уезжаем в Москву…
Акиму даже показалось, что она всхлипнула.
— Как уезжаете? — оторопел он, ощутив какую–то пустоту в груди.
Весь сегодняшний прекрасный день поблек и потускнел, погрузившись в унылую великопостную атмосферу.
Натали заплакала, прижавшись щекой к его шинели.
— Ну чего ты? — гладил волосы. — Я люблю тебя, и как будет возможность, приеду… В конце года — обязательно. Какой–нибудь неположенный отпуск выпрошу, или, якобы, заболею на недельку, — склонившись, коснулся губами завитка волос.