— Продолжайте, Рубанов, — не слушал полковника заинтригованный Буданов.
— Женщины любят нетривиальные поступки, — освоившись, Аким стал прохаживаться перед слушателями. — Что же такое придумать, чтоб её поразить? — думал я.
Даже Ряснянский увлёкся рассказом, не говоря уже о других.
— И тут, господа, меня осенило… В голову пришла великолепная идея. Я не встал на колени, выпрашивая поцелуй, я его заслужил, — выпятил он грудь.
Насладившись неподдельным интересом в глазах слушателей и мысленно отобрав у полковника и приделав к головному убору плюмаж, продолжил:
— Я пригласил даму покататься в кресле, и предстал перед ней не блестящим павловцем, — укоризненно глянул на полковника, — не в парадном же мундире её катать, а в простой одежде, показав, что на всё пойду ради её любви и первого девичьего поцелуя… У вашей дамы поцелуй, полагаю, тысячный был, господин полковник, вот она мгновенно вам и поддалась…
— Да что вы себе позволяете, подпоручик, — возмутился, было, Ряснянский, но окружающие быстро загасили его пыл.
— Продолжайте, продолжайте, — загомонили товарищи.
— Да что продолжать–то. Когда замученный, я склонился над ней на середине реки.., дабы подбодрить, дама наградила меня поцелуем. А когда я, делая вид, что ужасно устал, довёз девушку до берега, то она из благодарности, позволила себя поцеловать.
— Молодец Рубанов, — было общее мнение.
Лишь один Ряснянский хмурил брови, соображая, что бы такое выдать язвительное. Однако Аким опередил его. Не глядя на полковника, он саркастически произнёс:
— Это вам, господа, не с проститутками в кресле кататься.
— Да как вы смеете, подпоручик, — взвился Ряснянский.
— Так я не про вас, я в общем говорю, — улыбнулся Рубанов.
«С полковником всё ясно», — пришли к выводу офицеры.
— Ежели от этого мероприятия такая польза, то и я завтра некую даму покатаю, — размечтался Зерендорф.
— И у меня не совсем блестяще дела обстоят, — взбодрился Никс. — Следует опробовать сей уникальный метод…
«Может Рубанов и прав, — пораскинул мозгами полковник, — про его отца говорили, что в начале царствования, в простом тулупе ходил, вот и стал генерал–адьютантом. Сынок явно по его стопам пошёл…»
В конце февраля наступил пост.
В первую неделю театры представлений не давали, и Рубанов посвятил эти дни службе.
Капитан Лебедев просто нарадоваться не мог на своего субалтерн–офицера. И даже Пал Палыч благосклонно глядел на Акима, задумчиво разглаживая седую, на две стороны, бороду.
«Может, толк из парня и получится», — размышлял он, построив роту на вечернюю поверку и прохаживаясь вдоль строя.
На стене, лицом к которой стоял личный состав, висели сделанные ротными умельцами фанерные щиты, на коих другие умельцы вывели имена георгиевских кавалеров, служивших в полку.
Остановившись под щитом со своей фамилией, Пал Палыч подумал: «Какие раньше прекрасные солдаты были, и даже офицеры, а сейчас.., — с иронией окинул взглядом строй. — После русско–турецкой войны солдат ничему путному не учат… Вот и фельдфебель 2-ой роты так считает», — прокашлялся он.
Рота знала. Коли Пал Палыч откашливается, знамо дело, чего–нито выскажет неприятное, а то и вовсе поганое… Ишь, вид какой мудрый на себя напустил, ну чисто филин лесной, — шепталась рота, ожидая веского фельдфебельского слова.
— Вольно! — скомандовал для начала Пал Палыч, хотя рота давно стояла вольно, наблюдая за его передвижениями.
Аким, сложив руки на груди, смотрел на происходящее из дверей канцелярии.
— Половина роты вместо одеял, шинелями укрывается. Непорядок! — внушительно рявкнул он, вновь зашагав перед строем.
— Господин фельдфебель, дозвольте сказать, — щёлкнул каблуками сапог ефрейтор.
«Это тот, что сапожную щётку уронил и наряд не в очередь от Лебедева заработал в день первого моего дежурства», — вспомнил Рубанов, облокотившись плечом о косяк и скрестив ноги.
— Говори Сидоров, коли приспичило, — разрешил фельдфебель.
«Хорошая русская фамилия, — мысленно отметил Рубанов, — практически, как моя. Не какой–нибудь Нилус или Гороховодатсковский».
— Господин фельдфебель, а на покупку одеял денег–то от казны не отпущается… Одеяла ни к мундирным, ни к амуничным вещам не относятся. Я уже восемь лет служу и знаю, что нижним чинам от царя–батюшки полагается шинель, шапка, фуражка, мундир, — стал загибать пальцы ефрейтор, — шаровары, поясной и брючной ремни, подсумки для патронов, котелок, кружка, ложка, баклага…
— Молча–а–ть, ржавчина! — рыкнул фельдфебель.
От этого рыка рота вытянулась во фрунт, и даже Рубанов встал по стойке смирно, вспомнив, видимо, училищные времена. Но быстро исправился, выставив правую ногу вперёд и скрестив руки за спиной.