Дмитриев был поражен поэтической сосредоточенностью Державина, его постоянным самоуглублением. Застав Державина стоявшим неподвижно у окна, с устремленными к небу глазами, Дмитриев спросил его:
— Что вы думаете?
— Любуюсь вечерними облаками, — ответил Державин.
В его новом стихотворении «Любителю художеств» (1791) Дмитриев узнал эти облака:
В другой раз Дмитриев заметил, как за обедом Державин внимательно смотрит на разварную щуку и что-то шепчет про себя. Он спросил, что интересного можно увидеть в щуке?
— А вот я думаю, — сказал Державин, — что если бы случилось мне приглашать в стихах кого-нибудь к обеду, то при исчислении блюд, какими хозяин намерен потчевать, можно бы сказать, что будет и «щука с голубым пером».
Стихи «Приглашение к обеду» Державин написал в 1795 году:
Красный борщ, каймак, это украинское молочное блюдо, «золотая стерлядь» — все было увидено Державиным на столе, но щука для этого стихотворения еще не пригодилась. Она появилась позднее в послании «Евгению. Жизнь Званская», — пестрая щука с голубым пером.
Дмитриев так говорит о Державине: «Голова его была хранилищем запаса сравнений, уподоблений, сентенций и картин для будущих его поэтических произведений. Он охотник был до чтения, но читал без разборчивости. Говорил отрывисто и некрасно. Кажется, будто заботился только о том, чтоб высказать скорее. Часто посреди гостей, особенно же у себя, задумывался и склонялся к дремоте; но я всегда подозревал, что он притворялся, чтоб не мешали ему заниматься чем-нибудь своим, важнейшим обыкновенных пустых разговоров. Но тот же самый человек говорил долго, резко и с жаром, когда пересказывал о каком-либо споре по важному делу в Сенате или о дворских интригах, и просиживал до полуночи за бумагой, когда писал голос (свое мнение — А. 3.), заключение или проект какого-нибудь государственного постановления»…
Подружившись с Державиным, Дмитриев вместе с Капнистом и Львовым иногда оказывал ему помощь в отделке стихотворений, хотя роль этих литературных редакторов поэта никак нельзя преувеличивать. Конечно, все они получили более серьезное и систематическое образование, чем Державин, и все занимались поэзией, но ни один не мог сравняться с ним по силе и самобытности таланта. Да и меру образованности Державина преуменьшать не стоит. Из казанской гимназии он вынес вовсе не так мало, как может показаться на первый взгляд, а именно — знание современной литературы и немецкого языка. А потом он всю жизнь читал и учился. В стихах Державина встречаются десятки имен исторических лиц, географических названий, мифологических персонажей, которыми он пользуется свободно и всегда к месту. Но самое главное — Державин хорошо знал, что ОН хочет сказать, и не поступался своими творческими замыслами, хотя грамматические поправки своих друзей принимал не споря.
Так, к стихотворению «Осень во время осады Очакова» Дмитриев предложил замену ряда слов — вместо «сверканьем» поставить «мельканьем», вместо «превожделенного» — «давно желанного» и т. д., и Державин послушно произвел эти замены. Но когда Дмитриев захотел переписать целые картины, Державин отказался подчиниться ему. В этих стихах были строки, посвященные жене, ожидающей мужа с войны:
Дмитриеву эта картина показалась недостаточно поэтической, — просто сидит женщина и плачет, — и он написал:
Так, по его мнению, выходило лучше — жена грустит, глядя на портрет мужа. Однако Державина не привлекла условная литературность этой картинки, и он оставил в окончательном тексте свои строки.
Для стихотворения «Ласточка» (1792) Державин долго искал удовлетворявший его размер. Он начал подражать народному стиху, потом переписал первые строфы так:
Поэт избегал однообразия размера, сознательно варьировал дактиль и амфибрахий, преследуя свои художественные цели. Это не понравилось его критикам-друзьям. Капнист нашел, что Державин попросту не может выдержать правильного размера, и, желая научить его, переписал «Ласточку» четырехстопным ямбом:
Стихи действительно вышли правильными на вид, но очень проиграли в выразительности. Державин не послушался Капниста и не стал переписывать ямбом свою «Ласточку».
Дмитриев познакомил Державина с Карамзиным, просившим у маститого поэта стихотворений для своего «Московского журнала», а позже — для альманаха «Аониды», и Державин напечатал там несколько своих произведений. Он также посвятил Карамзину стихотворение «Прогулка в Сарском селе», которое заключалось строками:
Общественно-литературные взгляды Державина не подвергались каким-либо изменениям в эти годы. Он испытал личное разочарование в Екатерине И, ближе присмотрелся к окружавшим ее вельможам и многим из них выражал свое недоверие, но монархический принцип управления страной оставался для него незыблемым. Нужно было улучшать работу государственного аппарата, добиваться строжайшего выполнения законов, обязательных и для царя и для его подданных, уничтожать неправду во всех ее проявлениях, но большего для Державина не требовалось.
Понятно поэтому, что Державин должен был с осуждением встретить Французскую буржуазную революцию 1789 года. Однако он вовсе не ограничился порицанием буйных французов и проклятиями революционной гидре, как сделали многие люди его круга. Державин прежде всего подумал о причинах народного восстания. Он по опыту крестьянской войны знал, что сила революционного пожара была вызвана силой притеснения французских буржуа и крестьян дворянским сословием во главе с королем; но это же самое не дает спокойно жить и русскому народу. В стихотворении «Колесница» он писал, обращаясь к монархам:
Напечатать это поучение царям было, разумеется, невозможно, и оно осталось в рукописи.
Не смог Державин оценить и понять великий подвиг А. Н. Радищева. Выход книги «Путешествие из Петербурга в Москву» в 1790 году и последовавшие за ним арест, суд и ссылка Радищева разыгрались в Петербурге на его глазах, однако в бумагах и письмах Державина не найти на них никакого отклика.