Но больше всего оскорбляло Державина, что императрица покрывала злоупотребления своих приближенных, губернаторов, чиновников. Иногда она делала вид, будто хочет их наказать, но потом заглаживала проступки. Например, когда стало известно, что во Пскове чрезвычайная дороговизна соли, на чем наживаются высшие губернские чиновники, Екатерина приказала Державину проверить жалобы. Сама же она предупредила губернатора. Ревизор из Петербурга приехал и, конечно, увидел, что цены нормальные. Жалобщиков объявили клеветниками.
Постепенно Державин приходил к выводу: Екатерина «царствовала политически, наблюдая свои выгоды или поблажая своим вельможам, дабы по маловажным проступкам или пристрастиям не раздражать их и против себя не поставить». «Она управляла государством и самым правосудием более по политике или своим видам, нежели по святой правде».
И этого Державин простить ей не мог. Напрасно Екатерина ждала от него славословий себе. Похвальные стихи не шли в голову поэту-секретарю. Слишком много он узнал и увидел во дворце, чтобы, не кривя душой, решиться славить «российскую Минерву» Екатерину II. Какая уж там Минерва… И закон, и святая правда повержены к ее ногам.
Молчание Державина становилось неловким. При дворе есть «свой поэт», каждодневно наблюдающий царицу, — почему не слышно его новых песен?
Сослуживец Державина А. В. Храповицкий не раз намекал ему в беседах, что от него ожидают похвальных од. Державин отговаривался делами. Тогда Храповицкий обратился к нему в стихах:
Стихи требовали ответа. Державин давно уже обдумал его и, не колеблясь, написал Храповицкому резкий отказ. Он не желал получать царские милости за фальшивые оды и хотел до конца служить правосудию.
Этой своей правде Державин изменить не пожелал. Екатерина ошиблась в расчете. Ей не удалось сделать из Державина придворного поэта. Он сохранил свою честь и самостоятельность и продолжал молчать. Как пишет Державин в «Записках», несмотря на «дворские хитрости и беспрестанные себе толчки, не собрался с духом и не мог таких ей теплых писать похвал, каковы в оде Фелице и тому подобных сочинениях, которые им описаны не в бытность его еще при дворе: ибо издалека те предметы, которые ему казались божественными и приводили дух его в воспламенение, явились ему, при приближении ко двору, весьма человеческими и даже низкими и недостойными великой Екатерины, то и охладел так его дух, что он почти ничего не мог написать горячим чистым сердцем в похвалу ее».
Но кое-что во дворце он все-таки написал — четверостишие «На птичку»:
Трудно было яснее выразиться. Убедившись в том, что большего от Державина не добьешься, Екатерина выпустила его из дворца и отправила заседать в сенат, а перед этим произвела в тайные советники и наградила орденом. Было это в сентябре 1793 года.
Назначив Державина сенатором, Екатерина думала избавиться от хлопот с ним. В сенате заседали старички, люди почтенные, родовитые, имевшие в прошлом заслуги, но больше к серьезному делу не пригодные. Они собирались, слушали чтение судебных дел, не вникая, по глухоте, в их содержание, и выносили приговоры. Делами в сенате вертели бойкие молодцы — обер-прокуроры. За взятку они могли провести любое решение. Споры о наследствах, семейные разделы, имущественные иски хорошо кормили жадную чиновную братию.
Державин был еще не стар — ему исполнилось пятьдесят лет, слышал хорошо, судейские плутни знал и спуску взяточникам давать не собирался. Едва показавшись в сенате, он уже вступил в схватку с обер-секретарями, обер-прокурорами, а вскоре и с самим генерал-прокурором А. Н. Самойловым, заместившим Вяземского, которого разбил паралич. Державин читал докладные записки, экстракты, справки, приговоры и на каждой бумаге делал свои примечания, возвращая делам их законный ход. Он спорил с общим собранием сената и в запальчивости говорил резко, не заботясь о благопристойности выражений.
Мирный покой сенаторов нарушился. Они недовольно жевали губами, слушая бурные речи Державина, Я жаловались императрице, что с ним «присутствовать не можно». Генерал-прокурор их поддерживал.
Екатерина увидела, что снова ошиблась. Державин растревожил ей весь сенат, смутьяна надо оттуда убирать. Но куда же теперь его посадить, чтобы он, наконец, успокоился?
Только три месяца продолжалась служба Державина в сенате. К новому, 1794 году он получил другое назначение — президентом коммерц-коллегии. Это был хитрый ход Екатерины. Коммерц-коллегия, бывшая недавно могущественным и авторитетным учреждением — она ведала торговыми и таможенными делами, — передала все свои функции губернским казенным палатам. У ней остались только дела по торговле с английскими купцами и больше никаких других. От президента коллегии, стало быть, ничего не требовалось, он нигде не обязан был заседать и управлять ему. было нечем. Самое подходящее место для Державина! К тому же оно позволяло иметь негласные доходы от таможни, на которые всегда смотрели сквозь пальцы.
Державин принял свое назначение всерьез — он не представлял себе, что можно шутить государственной службой и ставить на место человека, чтобы он ничего не делал. Приняв должность, Державин немедленно осмотрел склады портовой таможни, кладовые вещей, обнаружил непорядки в хранении и строго на них указал. Потом принялся за таможенные досмотры — и там нашел много упущений.
За это ему сейчас же отомстили. Один из заграничных знакомых прислал Державину в подарок кусок атласа. Ввоз таких товаров был запрещен, и Державин распорядился отправить атлас обратно. Директор таможни не сделал этого и донес императрице, что Державин тайком получает запрещенные товары. Екатерина, наверное не без злорадства, указала поступить с контрабандой по закону, а с Державина взыскать штраф.
Барабанный бой, раздавшийся с площади перед коммерц-коллегией, где сжигали контрабанду, привлек Державина. Не веря своим ушам, услышал он голос чиновника, читавшего приговор, присуждающий президента Державина к штрафу за тайный провоз товаров. Державин бросился во дворец, но к императрице допущен не был, написал докладную записку — никакого ответа. Пришлось примириться с обидой — она была не первой…
Вскоре Державин потревожил Екатерину новой запиской. Он раскрыл плутовство иностранных купцов и таможенных чиновников. За взятки они в десять раз снижали государственные пошлины. Убытки были значительны. Но напрасно Державин ждал решения Екатерины — оно не состоялось.
Когда в сенате разбиралось дело о злоупотреблении в Астраханской и Ревельской таможнях, Державин явился на заседание и заявил, что впредь будет всегда присутствовать на разборе таможенных дел. Сенаторы сразу забеспокоились. Они боялись иметь дело с Державиным. Генерал-прокурор поехал докладывать во дворец. Пригласив потом Державина к себе, он объявил волю государыни: ей угодно, чтобы Державин не занимался обязанностями президента коммерц-коллегии, а носил это звание просто так, ни в какие дела не мешаясь, и в сенат более не приезжал.