Эту дурацкую оговорку О.А. делает намеренно, но как бы в шутку. Маленькая дружеская подлость. Народ затосковал. Все открыто сожалели, что я поэт. Им хотелось видеть акробата, укротителя и черта с рогами. Вынести амбиции сразу двух литераторов работники села пока не в состоянии.
Я вышел и покорно склонил голову под вялые хлопки. О.А. бросился спасать положение.
– Но Виталий не просто поэт. Он поэт с гитарой или, как сейчас говорят, бард. Он сам пишет музыку к своим стихам и сам их исполняет.
О.А. неспешно прошел за кулисы и вынес гитару. Я так же неспешно перекинул ее на грудь. Обреченно глянул поверх голов на неровную облупленную стену.
– Высоцкого давай! – выкрикнул кто-то.
Зал оживился. Про поэта забыли.
Начало обнадеживало. На эту фразу у меня есть противоядие. Кондовые остряки, не подозревая того, копируют друг друга. Тем самым давая возможность повторять удачный ответ. Я дождался тишины, поднял указательный палец и грозно прохрипел в сторону, откуда подали голос:
– Зин, ты на грубость нарываисся…
Слава богу, захохотали.
Я горжусь своим жанром. Песня ничем не хуже собаки. Она тоже друг человека. Она нужна в любых условиях. С учетом всех жизненных изменений. Я своими глазами видел в нашей питерской газете обращение к творческой интеллигенции. Власти Удмуртии широкомасштабно проводили конкурс на создание гимна для их республики. У меня даже было тридцатисекундное желание поучаствовать. Из подсознания выплыла первая строчка: «Союз нерушимый свободных удмуртов…»
На сцене я становлюсь абсолютно другим. Полностью меняется психология. Я даже мыслю по-иному. Они еще хохочут, а я, не давая им успокоиться, нагоняю на себя злость, потому что кураж нужен, хоть злой, а кураж, нужно завестись, иначе все полетит и слушать не будут, содержание песни волнует мало, главное, чтоб была эмоция, и чтобы ты эту эмоцию, эту радость или боль свою передал, выплеснул, зажег ею – только тогда ты до них достучишься.
Взял аккорд, приглушил звук, лицо у меня такое, как будто мочой их поливаю, как будто именно они виноваты в моих жутких бедах и страданиях.
– Песня называется «Друг человека».
И – головой в омут. Редко удается взять зал с первой песни, а тут удалось. То ли девушка-незнакомка, Люда-Людонька, удачу приносит, то ли я сам в струю попал, но как-то сразу почувствовал: все, они мои, хоть полы теперь перед ними натирай – будут смотреть и переживать. Ради таких вот минут человек на сцену выходит, кормит клопов по гостиницам необъятной родины своей. Никогда я не поверю, что для актера деньги главное, или регалии. Это уже за кулисами, потому что хочется жить человеком, и колбасу вареную кошке скармливать (а она, сволочь, еще и не жрет!), и в трамваях не мяться, и в компании требовать к себе уважения. А главное – что зал на тебя смотрит, и ты с ним можешь делать все, что хочешь. Бывших наших полуживых вождей легко понять – по пять часов говорили, а попробуй остановись, когда в рот смотрят и каждое слово ловят, и ты для них сейчас царь и бог. Это наркотик почище выпивки.
Минут сорок я пел, голос сорвал на фальцете – когда выдал «Дедушку Маркса». Слезы на глазах, руки дрожат от возбуждения. Поклонился, ушел откашляться. Зал кричит: «Еще! Давай! Давай! Бис!» Вышел и еще им врезал, чтобы помнили, чтобы каждому в душу запало. Правда, уже по нисходящей, уже гасил себя, потому что устал, по телу мурашками пошел нервный отходняк, и они устали, и надо скорее разойтись по-хорошему.
Великая штука кураж! Я на всех концертах пою, с учетом замен, одни и те же двадцать пять – тридцать песен. И принимают, вроде, нормально. А такие взлеты бывают нечасто. Хотя и падения, к счастью, тоже.
Коллеги по-своему оценили мой триумф. О.А. обидчиво поджал губы: я-таки перебрал регламент. Саша удивленно похвалил:
– Молодец. Здорово пел. На высоком накале.
Он не удержался и внятно разделил последнее слово. И я понял, что это от зависти.
12.
После успехов в труде невольно ждешь большого счастья в личной жизни. Например, входишь в номер – и вдруг звонит телефон. Я даже обрадоваться толком не успел
– Алло, это Виталий?
– Да. Это Люда? Здравствуйте еще раз. Как ваши дела?
– Все хорошо. Как ваше выступление?
– Изумительно. Аншлаг, цветы, овации. Восхищенные зрители с энтузиазмом несли нас на руках до самого Братска. Вы придете на чай?
– Ой, нет… Уже поздно.
Я еле удержался, чтоб не спросить, зачем же она тогда звонит и морочит голову. Бросил взгляд на часы.
– Двадцать три минуты первого. Вам что, завтра рано вставать?
– Мы после обеда уезжаем. Хотели еще по магазинам походить.
– Магазины все равно открываются в одиннадцать. Потом, в них ничего нет. Мы уже разведали. Одни семечки. Берите Женю и приходите. Я зову Кипренского и ставлю чай.
– А Женя ушла…
Вот тебе бабушка и юркнула в дверь! Расшатались моральные устои сибирской деревни. Не судьба О.А. этой ночью покорять хрупкое женское сердце избранными стихами классиков. Но за себя-то я еще могу побороться.
– Тем более. Все равно вам не спать, ждать ее. Оставьте записку. Номер тот же, что и телефон. Восемьсот сорок восемь. А я иду к лифту встречать. Восьмой этаж.
То ли убедил, то ли у нее просто кончилась заготовленная программа сопротивления коварным соблазнителям. Люда дрогнула.
– Мне еще переодеться надо.
– Хорошо. Встречаю через десять минут.
– Лучше я сама приду.
Я сильно сомневался, что так будет лучше, но, в конце концов, надо верить чужим обещаниям. Тем более, когда ничего другого не остается.
– Вот и отлично, – сказал я. – Я вас очень жду. Ужинать не сажусь. Моя голодная смерть будет на вашей совести.
– Я приду. Целую.
И повесила трубку. Не дождалась ответного привета.
Я быстро навел порядок, сдерживая радость, чтоб, в случае чего, не особенно расстраиваться. Переоделся, умылся, почистил зубы. Спрыснул себя одеколоном. Заодно распылил немного по комнате – для облагораживания воздуха. Вдруг она придает большое значение запахам? У нас была такая знакомая, Лариса. Довольно красивая женщина, директор ДК в Череповце. Ей вдруг понравился Илья. Она пригласила его в гости с намеком, что муж Толя работает в ночную смену. Илья человек деликатный, ему неудобно было идти одному. Он испросил разрешения захватить меня и нашего администратора Иру Козлову. Тем более, у нас с Ирой как раз начинался роман. То есть свидание предварялось дружескими посиделками.
Хозяйка выкатила бутылку водки, еще одну мы принесли с собой. Расположились в красивой гостиной с шикарной мягкой мебелью. Мы с Ирой на диване, Илья и хозяйка в креслах напротив.
– Понюхайте, – мечтательно сказала Лариса. – Чувствуете?
Мы добросовестно зашмыгали носами. Особых чувств не было.
– Это румынский гарнитур. Он набит морской травой. Чувствуете запах?
Мы дружно согласились, что да, запах чудесный, а главное целебный.
Закуска соответствовала моменту высокой духовности – хлеб, капуста и винегрет. Я, правда, мало что успел попробовать, почти все сразу истребила Ира Козлова. Она тогда не думала о диете и отличалась совершенно беспардонным аппетитом. Пить она не умела, но из упрямства старалась не отставать от группы лидеров. Мы чокались за гостеприимную хозяйку дома, за прекрасных дам, за всех нас, за что-то еще. Немного поговорили. Илья уже начал прихватывать Ларису на предмет неземной любви, когда Ира вдруг поплыла. Она, как потом объяснила, «почувствовала себя беременной». Ее неудержимо стало рвать.
Первую струю принял на себя я, вторая досталась дивану. Дальше мы зажали Ире рот и довели ее до туалета. Таким образом, кое-что перепало и канализации.