Бытует мнение, что перспектива быть наутро повешенным необычайно помогает человеку собраться с мыслями. К сожалению, собравшись, они неизбежно сосредотачиваются на том, что голова, в которой они собрались, наутро окажется в петле.
Человека, который должен был оказаться в петле, при рождении недальновидные, но любящие родители нарекли Мокрицем фон Липвигом, и он не собирался очернять это имя (хотя, казалось бы, куда уж дальше), будучи под ним повешенным. В миру вообще и в приказе о смертном приговоре в частности он значился Альбертом Стеклярсом.
К ситуации он подошел с самой оптимистической стороны и, собравшись с мыслями, думал о том, как бы в петле не оказаться и, в частности, как бы при помощи ложки соскрести крошащийся цемент вокруг камня в стене его камеры. Он корпел над этим уже пять недель, и ложка теперь больше походила на пилку для ногтей. На его счастье, тюремщики ни разу не меняли ему постель – иначе они обнаружили бы в камере самый тяжелый на свете матрац.
Все внимание Мокрица было сосредоточено на увесистом булыжнике и на пригвожденной к нему железной скобе – для крепления кандалов, в частности.
Мокриц уселся лицом к стене, уперся в нее ногами, обеими руками ухватился за железное кольцо и потянул.
Его плечи вспыхнули огнем, перед глазами поплыл алый туман, но камень сдвинулся и пополз, почему-то слабо позвякивая. Мокрицу удалось высвободить камень из стены, и он заглянул в дыру.
На том конце крепко сидел еще один камень, и цемент вокруг него выглядел подозрительно прочным и свежим.
Прямо у стенки лежала новая ложка. Лежала и сверкала.
Мокриц так и стоял, уставившись на нее, пока не услышал из-за спины хлопки. Он обернулся, и его натянутые жилы так и взвыли от боли. Через решетку камеры за ним наблюдали тюремщики.
– Отличная работа, господин Стеклярс! – воскликнул один из них. – Рон теперь должен мне пять долларов! А я говорил ему, что ты упрямый! Говорил я?
– Твоих рук дело, Вилкинсон? – обессиленно спросил Мокриц, глядя на отражение света в ложке.
– О нет, куда мне. Приказ лорда Витинари. Он считает, что всем смертникам нужно предоставлять проспективу свободы.
– Свободы? Да тут же камень опять, черт подери!
– Да, все так, тут ты прав, все так, – согласился тюремщик. – Так ведь речь-то только о проспективе, вот оно что. А не о настоящей свободе, когда ты на свободе. Хе-хе, это было бы глупо с нашей стороны, да?
– Ну, видимо, да, – сказал Мокриц. И не добавил: «Скотины вы этакие». Минувшие полтора месяца тюремщики обращались с ним очень даже по-божески, и вообще он всегда предпочитал находить с людьми общий язык. Это ему очень, очень хорошо удавалось. Навыки общения были важной частью его арсенала – практически составляли этот арсенал целиком.
К тому же у тюремщиков были большие дубинки. Поэтому Мокриц осторожно добавил:
– Кто-то мог бы сказать, что это жестоко, Вилкинсон.
– Да, мы тоже так подумали, но Витинари сказал, что нет, мы не правы. Он сказал, это… – он наморщил лоб, – труда-ти-рапия, физзарядка, и вообще, не дает затосковать и дарует величайшее из всех сокровищ, каковое есть Надежда.
– Надежда, – проворчал Мокриц.
– Ты не расстроился, а, господин Стеклярс?
– Расстроился? Я? С чего бы, Вилкинсон?
– Да вот, твой предшественник ухитрился вылезти в эту трубу. Такой маленький был. И юркий.
Мокриц глянул на небольшую решетку в полу. Этот вариант он отбросил сразу.
– Труба хоть ведет к реке? – спросил он.
Тюремщик ухмыльнулся.
– Все так думают. Как он был огорчен, когда мы его выловили. Приятно видеть, что ты уловил суть, господин Стеклярс. Нам всем с тебя только пример можно брать. Как ты все это провернул! Песок в матрац? Как умно, как аккуратно. Как опрятно. Нам было в радость наблюдать за тобой. Кстати, жена моя сердечно благодарит за корзину с фруктами. Такая солидная корзина. Даже кумкваты есть!
– Не за что, Вилкинсон.
– Смотритель, правда, чуток обиделся из-за кумкватов, у него-то были одни финики, а я так и сказал ему, что фруктовая корзина – она как жизнь: никогда не знаешь, что попадется. Он тоже передает спасибо.
– Рад, что ему понравилось, Вилкинсон, – ответил Мокриц рассеянно. Несколько его бывших квартирных хозяек приносили гостинцы «бедному, сбившемуся с пути мальчику», а Мокриц всегда делал ставку на щедрость. В конце концов, в его профессии все держалось на стиле.
– И вот еще что, – сказал Вилкинсон. – Мы тут с ребятами подумали, вдруг ты все-таки решился облегчить душу на предмет адреса того самого места, где расположено местонахождение, где, чтобы не ходить вокруг да около, ты спрятал деньги?..